«Никогда не употреблял допинг». Что пережил самый возрастной игрок КХЛ

Сергей Гусев (Фото: ХК "Автомобилист")

В конце июля Сергей Гусев отметил сорокалетие, через несколько дней продлил контракт с «Автомобилистом», а в конце августа стало известно, что он дисквалифицирован на полгода (начиная с 23 марта) за нарушение антидопинговых правил. За неделю до возвращения к играм Гусев рассказал, как так вышло.

— История с дисквалификацией стала сильным ударом?

— Если честно — да. Мне немало лет, и я никогда в жизни не употреблял никакой допинг, а тут по ошибке одного из медицинских сотрудников после сотрясения мозга выпил препарат, про который я даже не знал, что он запрещенный.

— Отчаяние не накатило после такого?

— Я никогда не отчаиваюсь. Раз это произошло — значит так надо. Спасибо Господу, что я подписал новый контракт и опять в строю. Скоро эта дисквалификация закончится, и я снова буду биться на льду. Тем более Разин и его штаб настроили игроков на очень хороший темп.

— Рэй Бурк выиграл первый Кубок Стэнли на сорок первом году. У вас какие ближайшие планы?

— Мне бы очень хотелось что-то выиграть, но если так и не выиграю золото, жизнь на этом не закончится.

— Вы три раза становились вторым в России и один раз — на чемпионате мира. Когда было радостнее всего?

— Второе место «Северстали» — это вообще лучшее достижение в истории команды, в истории Череповца. Там огромный праздник был. А в Омске губернатор и президент клуба на встрече с командой говорили, что наше серебро дороже золота, хотя за два года до того «Авангард» становился чемпионом.

— А почему дороже золота?

— Потому что вынесли «Магнитку», которая считалась главным фаворитом сезона. И лично мне тот плей-офф удался, я забивал победные голы.

— Вы ведь в том плей-офф с травмой играли.

— Да, у меня была порвана кисть, и доктора сначала запретили мне играть. Но потом мне обкалывали руку, перебинтовывали — и я выходил на лед.

— Что было с рукой после плей-офф?

— Получилось так, что я дорвал кисть совсем до конца. Но сделали операцию — доктора все восстановили.

— В «Северстале» вы тоже пережили серьезную травму?

— Да, мне шайбой разбили лицо. Была сломана лицевая кость, я надолго потерял сознание и отлеживался две недели в больнице.

— Из пяти сезонов в СКА три вы провели в КХЛ, где СКА всегда был фаворитом. Какой вылет из плей-офф самый обидный?

— Конечно, обиднее всего было, когда вели во втором раунде 3:1 у «Атланта» и проиграли. Непонятно, что произошло. Состав у СКА собрался очень сильный, плей-офф начали здорово. Мы не расслаблялись при счете 3:1, очень старались, но «Атлант» вдруг оказался сильнее.

— В школьном возрасте вы начали зарабатывать больше родителей. Как так вышло?

— Да, действительно, когда мне было шестнадцать лет, в Тагиле пригласили в первую команду «Спутник» и поставили на ставку. Числился на «Уралвагонзаводе». Получал и зарплату, и премиальные, и талоны на питание — их можно было обменять на деньги. А еще у меня была стипендия в спортучилище. Денег хватало — и на помощь родителям, и себе оставалось.

— Андрей Николишин занимался в детстве в Воркуте на открытом воздухе. Как начинали вы?

— Закрытого дворца у нас тоже сначала не было, и первые два года мы играли на улице — сами готовили лед, заливали и чистили его. А в семнадцать лет меня пригласили в ЦСК ВВС Самара, в лигу уровнем выше. Тагил был во второй, а Самара — в первой.

— Как Самара нашла вас в Нижнем Тагиле?

— Бывший главный тренер тагильского «Спутника» ушел работать в ЦСКА ВВС. Видимо, он продолжал следить за нашей командой. Однажды приехал и сказал: «Давай в Самару — у тебя есть шанс». Я и не сомневался — собрался и поехал. Там началась новая жизнь — без родителей, в пансионате на окраине города, вместе со всей командой.

— Ваш первый иностранный выезд?

— В 1994 году меня взяли со второй сборной, которую тренировал Юрий Моисеев, на предолимпийский турнир в Лиллехаммере, месяца за два до Игр. Все команды проверяли там кандидатов, а от России так получилось, что поехала вторая сборная. Пожил в девятнадцать лет в Олимпийской деревне — необычный опыт.

Фото Getty Images

— «Далласу» вы понравились на молодежном чемпионате мира?

— Да. Я тогда первый раз попал в Канаду. Бились в каждой игре, и так повезло, что почти всех обыграли, а в конце — Канада. Это был год локаута, и в их команде собралось пятнадцать человек, которые уже играли в НХЛ. Проиграли 5:8.

После того чемпионата меня задрафтовал «Даллас». Их генеральный менеджер Боб Гейни сразу предложил приехать в тренировочный лагерь. Я решил, что это хороший шанс, тем более что финансовая ситуация в стране была не очень. Так что я даже не думал — буду играть или нет. Меня сразу предупредили, что, скорее всего, отправят в фарм-клуб, но к этому я был готов и провел в «Мичигане» два с половиной года.

— Что конкретно было не так с финансовой ситуацией?

— Стали задерживать зарплату на два месяца, спонсор поменялся, в армии дела пошли не очень хорошо, поэтому и решили с женой уезжать.

— С женой вы вместе еще с Нижнего Тагила?

— Да, мы познакомились, когда я был в молодежной команде. Она занималась волейболом, в летнем спортивном лагере мы тренировались в одном месте. Постоянно встречались по пути с тренировок. С тех пор вместе.

— Каким был ваш первый год в Мичигане?

— Мы приехали с нашей первой дочерью Дашей, поэтому важно было снять квартиру — русских в команде не было, но помогли местные американские ребята Джимми Лангенбрюннер, Джефф Митчелл, Патрик Котэ. Все — мои ровесники. Мы с женой оказались в США вообще без знания языка, а эти ребята помогали даже банковский счет заводить.

— Вы даже после драфта не начали учить язык?

— Тогда как-то не было времени задуматься об этом. А уже в Мичигане команда настояла, чтобы я брал уроки английского языка. Нашли нам полячку, и она нас с женой пыталась обучать английскому. Тяжеловато было. Взяли несколько уроков и поняли, что толку от этого мало. Стали сами учить через разговоры с местными.

— В низшей лиге было много грязной игры?

— Много жесткости, но мне нравилось. К тому же это все-таки была не Американская хоккейная лига, а Интернациональная — там собирались хоккеисты постарше. У нас было не так жестко, как в АХЛ. Я в Америке ни в ИХЛ, ни в НХЛ даже ни разу не дрался — сцеплялся бывало, но до драки так и не доходило.

— Как к вам относился Кен Хичкок, тренировавший сначала «Мичиган», а потом «Даллас»?

— Сперва было очень трудно его понимать. Когда нам давали какое-то упражнение, меня заставляли делать его первым, чтобы я учился понимать тренера, а не повторять за остальными. Если я бежал не туда, звучал свисток и приходилось начинать упражнение заново. В том числе так, логическим путем, я осваивал английский — начинал хотя бы понимать, в какую сторону мне бежать.

— Когда вы впервые оказались в США в команде с русским?

— На второй год «Мичиган» подписал Сашу Гальченюка, а в «Далласе» уже были Сергей Зубов, Артур Ирбе, какое-то время — Николай Борщевский. Даже с Сергеем Михайловичем Макаровым я зацепил несколько игр в 1997 году.

— Дэррил Саттер запрещал Назарову и Козлову говорить между собой по-русски. У Хичкока были похожие требования?

— Нет, мы русскоязычной компанией свободно друг с другом общались, ужинали вместе, гуляли с детьми.

В Далласе после нескольких лет в Америке было попроще, а в первый год, в Мичигане, мы с женой очень скучали по России. С родными созванивались, но это стоило очень дорого, так что общались не слишком часто. Очень не хватало русской кухни, мучительно искали в Мичигане продукты, к которым привыкли, но находили только что-то похожее. На второй год нашли там русский магазин — и стало легче. А на лето всегда возвращались домой.

— Почти все хоккеисты, приезжавшие в НХЛ в девяностые, до сих владеют там домами или квартирами. Вы покупали что-то?

— У нас тоже была недвижимость в Штатах, но несколько лет назад мы все продали и теперь ездим туда только отдохнуть. Мы держали квартиру из-за дочки, думали, что она будет поступать в университет в США, но, когда я играл в СКА, она решила идти в петербургский университет.

— Как прошел ваш ужин новичка в Америке?

— У меня их было два — в Мичигане и в Далласе. В Мичигане я, если честно, сначала не все понял — мне на пальцах объяснили, что будет командный ужин. Я пришел и удивился — это был очень дорогой ресторан. Зарплаты-то в фарм-клубе были небольшие. Я уже знал, что игроки «Мичигана» обычно едят, а тут они вдруг стали заказывать лобстеров и стейки. Только на следующий день мне объяснили, что нужно сдать деньги, потому что ребята кушали за мой счет. Месячная зарплата на это ушла.

— Вас разыгрывали в «Далласе»?

— Американцы без этого вообще не могут, но чаще это было в «Мичигане». Шнурки срезали, клюшку подпиливали, полотенце пеной для бритья мазали. Один раз я заметил, кто это делает, вышел из душа и измазал пеной всю его одежду. Он понял, что со мной лучше не шутить.

— Как к вам отнеслись звезды «Далласа»?

— Контакт в «Далласе» у меня был небольшой, а лидеры команды такие люди, что пили дорогое вино, курили дорогие сигары. Однажды мы пошли на командный ужин, а там правило, что если идешь с командой, то платишь наравне со всеми. Но после ужина Бретт Халл мне сказал: «Сергей, я знаю, что у тебя невысокая зарплата, ты не будешь платить. Я рассчитаюсь за тебя».

— Из «Тампы» вы ушли досрочно из-за серии травм?

— Травма была одна, но очень тяжелая. На колено сверху упал соперник, и у меня порвались вообще все связки, после этого я пережил три серьезные операции. Сначала шесть месяцев восстанавливался, потом опять порвал те же связки. Снова операция. В итоге «Тампа» выкупила мой контракт и я вернулся в Россию.

— Разве приглашений из НХЛ не было?

— «Тампа» выкупила контракт в сентябре. Уже приближался сезон, и никаких предложений не поступало. Агент объяснил: «После трех операций на колене все боятся тебя подписывать». А тут позвонили и позвали в «Северсталь» Сергей Михайлович Михалев и Александр Сергеевич Асташев, царствие им небесное. Я этих тренеров давно знал, так что сразу согласился и других предложений уже и не дожидался. Собрали всей семьей вещи и полетели в Череповец. Через три дня после прилета я там уже играл.