Кински: «Из Раменского приглашали в «Челси». Сразу отказался»

Кински (Фото: ТАСС)

Кински назначил встречу на десять утра. Пока я искал проход на второй этаж торгового центра Zlatý Anděl, Антонин успел выпить кружку латте.

— Пардон. Здесь все так запутанно.

— Все нормально.

— После России у вас были предложения продолжить карьеру. Из Австралии, например, куда вы почти уехали. Почему не получилось?

— Когда я уезжал из России, у меня было предложение из Австралии. Мне как раз очень хотелось уехать в эту Австралию. Я уже договорился с тренером. Почти все подписано. Но тогда в том районе Австралии сначала произошло наводнение, а потом пожар. И эти… Как в Москве… Губернии? Их губернатор сказал, что на футбол невозможно выделить деньги, что все нужно восстановить. Так что команда прекратила существование.

Ну, я махнул рукой, сказал: «Ладно, ничего». Просидел полгода дома, а потом мне пришло предложение из «Ростова» и еще из какого-то клуба с Кипра. И из Австрии. Я даже, честно сказать, и не помню команду. Но я все отклонил. Мне дома так понравилось, что я уже сказал: «Нет, я закончил с футболом, мне ничего не надо». Я себе уже ничего доказывать не хотел. Мне было уже 35 лет.

— А трофеи? «Ростов» чуть позже выиграл Кубок России.

— Вот почему я из России ушел? Я бы мог там остаться сразу, у меня были предложения, но в последний год, когда мы разговаривали о моих детях… Они, когда я с ними разговаривал по телефону, спрашивали: «Папа, почему тебя нет с нами в Чехии?» Значит, они уже думали об этом — почему я там, почему не здесь. Меня не хватало им. Я решил: «Все, хватит. Хочу быть с семьей вместе». А в Австралию я бы поехал вместе с семьей. Все было договорено.

Короче, это был повод, почему я закончил карьеру. Я хотел быть с семьей.

— В Чехии что, не было вариантов?

— Здесь были варианты, но я не хотел. Я смотрю на остальных футболистов, которые вернулись домой. Знаешь, чехи и словаки, у нас такой национальный менталитет. Мы очень завидуем. Большая разница, допустим, в деньгах, которые получаешь. Люди знают, что футболисты получают неплохие деньги. Но в России ты можешь сыграть плохо, люди придут и скажут, что в следующий раз будет лучше (хлопает меня по плечу. — Sports.ru). А у нас люди бы плюнули тебе в лицо. И сказали бы: «Плохо!» За все семь лет в России я с этим не встречался.

— Вы в 2011-м году сказали, что «Сатурн» должен вам миллион долларов.

— Нет. Это писала чешская пресса. Кстати, где-то три недели назад мой сын читал в интернете про эту ситуацию. Он меня спросил, я ответил: «Нет, это неправда». Это писали в Bulvar. Перепечатали из российской прессы. А в России я вообще ни с кем про это не разговаривал. И здесь я тоже ни с кем не разговаривал. Потому что на тему денег я ни с кем никогда не разговаривал и не буду разговаривать. Это моя приватная жизнь.

Я был в России. Ни на что не жаловался. Я разошелся с «Сатурном» хорошо.

— То есть они вам сейчас ничего не должны?

— Нет. Скажу так: когда я ушел из «Сатурна», я вернулся в Чехию, и у меня осталось уважение к этим владельцам «Сатурна». К Борису Всеволодовичу Громову, к Аксакову. И еще там был один Михаил Воронцов. Он тоже… Че-то там… В Думе работал… Короче, если ты введешь эти имена в Google, уверен, ты найдешь этих людей.

— Ну да. «Сатурн» вообще-то известен своим руководством…

— Да. У меня было уважение к ним. Я вернулся в Россию и поехал в областное здание Московской области, меня там принял Громов. Я с ним говорил, потому что… 

(Кински предупредил, что сейчас перейдет на чешский)

— Protože tam byly problémy finanční v «Saturnu». «Saturn» zkrachoval. Já jsem se příjel rozloučit s Gromovem, podál jsem si ruku, protože jsem tam byl 7 let. A považoval jsem záslužnost se s tím člověkem rozloučit. Protože ke mě byl vždycky… Vždycky jsme nalézali dohodu. Potom jsem jel za Aksakovem, domluvil jsem se s nim, rozloučil jsem se. S Voronzovym taky jsem se potkal, rozloučil jsem se. Já jsem strávil v Rusku kus svého života — 7 let. Já si můžu každému, kdo tam je, podívat do očí. V posledním roku v «Saturnu» jsme nedostávali peníze asi půl roku. Můžu říct, že včetně jsme byli 3 lidí, který jsme měli co dělát, aby vždycky nám s ni byli peníze nejsou. Já jsem byl takovej pozici. Já jsem nechtěl spadnout do 2 ligy. A to se mi povadlo. V předposlední zápas my jsme zachránili v Machačkalě: sehráli tam 1:1 (ale všechno bylo proti nám). Udělali jsme bod, který nikdo nečekál. A na konci jsme měli Vladikavkaz, a sehráli taky 1:1.

(Потому что там были финансовые проблемы в «Сатурне». «Сатурн» развалился. Я приехал попрощаться с Громовым, подал ему руку, потому что был там семь лет. И считал необходимостью с тем человеком попрощаться. Потому что он ко мне был всегда… Мы всегда приходили к соглашению. Потом я ездил к Аксакову, пообщался с ним, попрощался. С Воронцовым тоже встретился, попрощался. Я провел в России кусок своей жизни — семь лет. Я могу каждому, кто там есть, посмотреть в глаза. В последний год мы не получали деньги в «Сатурне» примерно полгода. Могу сказать, что там было три человека, которые знали, что делать, но деньги были не всегда. Я был в такой позиции. Я не хотел попадать в первый дивизион. И мне повезло. В предпоследнем туре мы играли в Махачкале: сыграли там 1:1 (хотя все были против нас). Получили очко, которое от нас никто не ждал. А в конце мы играли дома с Владикавказом: тоже 1:1. — Sports.ru.)

— Вы остались в премьер-лиге после игры в Махачкале?

— Да. Для меня это тогда было ценнее, чем если «Сатурн» какие-то деньги не выплачивал. У меня «Сатурн» остался в сердце, потому что я там был семь лет. Каждому в Раменском я могу посмотреть в глаза, потому что в том числе и из-за меня «Сатурн» не вылетел из премьер-лиги. Это главное. А то, что «Сатурн» должен мне деньги, это я уже не беру. Я в «Сатурне» был семь лет, и я там себя обеспечил. Я провел там свои лучшие годы, часто вспоминаю об этом. Обид у меня вообще нет. Если должны или не должны — нет.

— Как вам тот факт, что доллар по отношению к рублю с тех пор вырос почти в 2,5 раза?

— Для меня деньги не имеют приоритет. Понимаешь? Я не человек, который, блин, говорит: «А вот вы мне еще десять должны. Я до копейки здесь буду». Зачем? Я рад, что у меня все получается, я счастливый, у меня дети хорошо учатся, у меня все здоровые. Я это ценю больше того, чем если бы у меня было на миллион долларов больше. Для меня это ничего не значит. Я все равно не живу, как какой-то король, который ездит в тот отпуск, в этот отпуск; покупает такую машину, а через два года другую. Я не такой человек. Меня воспитывали как скромного, чтобы я уважал других и чтобы, когда я даю руку, чтобы я это выполнил. Когда мне было 18 лет, мне папа сказал: «Ты смотри, какое у тебя имя. Я бы хотел, чтобы я никогда за тебя не стыдился». У меня это до сих пор в голове. Я всегда так стараюсь поступать. Понимаешь, я так стараюсь жить. Я никогда не хотел, чтобы кто-то мне сказал, что ты такой-сякой и бла-бла-бла.

— А была какая-нибудь очень страшная история в «Сатурне»?

— Не помню.

— Ну, может, просто странная ситуация, которая вас смутила.

— Вот то, что я не понимаю в России… Допустим, когда губернатор или же просто кто-то из руководства приезжали на базу, все полы были вычищены, все окна, блин, чистили. Все должно блестеть… И ты никого не видел. У них был большой респект, этих людей очень уважали. Как в армии, знаешь, респект тому, кто выше. И я это не понимаю, потому что если бы губернатор сказал, что это белое (стучит по столу черного цвета. — Sports.ru), все бы сказали: «Да-да-да, это белое». Я такой человек, который уважает иерархию. У каждого есть то, что он может себе позволить. Но у меня есть свое мнение.

Когда я общался с кем-то из руководства, я всегда высказывал свое мнение. Мне все равно, что он обо мне думал, но я сказал свое мнение. Такой человек может решать что хочет, но я свое мнение выскажу. Я не боюсь. И может быть, поэтому я с ними всегда хорошо общался. Но при этом всегда их уважал. Já jsem se nechoval nikdy jakoby… Jako arogantní člověk (Я никогда не был дерзким человеком. — Sports.ru). Знаешь, кто такой arogantní?

— Дерзкий?

— Да. Всегда я уважал того, кто выше меня. Но свое мнение выскажу. А у вас, у русских ребят, такого нет. У вас принято, блин, что надо слушать команду, как надо делать.

— Вы как-то сказали, что за все время никогда не видели, чтобы «Сатурн» выигрывал специально.

— Да.

— А бывало так, чтобы «Сатурн» проигрывал специально?

— Нет. За семь лет, что я провел в Раменском, я никогда не получал деньги, чтобы «Сатурн» специально выиграл или проиграл. Ко мне вообще не приходила информация. Может, они знали, что я бы никогда этого не сделал. За мной никогда никто не приходил, чтобы я сдал какую-то игру.

Бывали игры, когда приходили люди из других команд и говорили: «Ребята, если вы сегодня обыграете наших конкурентов, мы вам дадим какие-то деньги». Это было. Да. Обычно это было в конце чемпионата. Например, если наверху чемпионата боролись, допустим, «Спартак» и ЦСКА, а мы в середине. И мы играем, допустим, против «Спартака». Приходили ЦСКА и говорили: «Если вы их обыграете, бла-бла-бла, мы вам дадим такие деньги». Ну это только пример, я не говорю, что именно так все было.

— А бывало так, что могли, условно, заинтересовать отдельных личностей из команды, в то время как остальные бы этого не знали?

— Не знаю, как остальные ребята, но за мной никто не приходил. Было то, что я сказал только что. Но чтобы кто-то пришел и сказал: «Вот вы нам отдаете игру, а мы вам, допустим, полмиллиона долларов», — такого не было. Говорю за себя. Я бы ничего такого не сделал. Потому что твое имя…Ты строишь свое имя очень долго. И одной игрой ты можешь все разрушить. И я всегда помнил слова своего отца. Чтобы он никогда не мог за меня стыдиться. Говорю так: я всегда могу встать у зеркала и посмотреть в свои глаза. Потому что когда человек ворует, или когда к тебе приходят деньги странным способом, они не принесут никакого счастья. Они тебе принесут неудачу. Не хочу такого. Я не верующий человек, я атеист, но в эти вещи я верю.

— Правда, что у вас было предложение из «Челси», когда вы играли в Раменском?

— Это действительно так. Но я сразу отказался, потому что знал: там Чех. Понимаешь, футболист тренируется для того, чтобы в субботу или в воскресенье он выходил на поле и играл. А не для того, чтобы он тренировался, а потом сидел на лавке. Я не хотел. У меня были хорошие деньги в «Сатурне», приличные деньги в «Сатурне». Если бы я получил чуть побольше в «Челси», но знал, что не буду там играть, я был бы несчастен. По-спортивному.

И я уже к России привык. Я привык к русскому менталитету. Когда я уходил в «Сатурн», у меня было предложение из «Панатиакоса». В «Сатурн» меня пригласил Романцев — для меня большая икона русского футбола. И я это очень ценил. Я не люблю играть в жару, Афины — это как раз жара, постоянно тепло; менталитет греков совсем другой, чем у русских; русский язык я еще учил в школе. Понимал, что адаптация в России у меня пройдет быстрее. И все равно мы славяне: русские, чехи, словаки… Я не боялся, не волновался. Меня взяли в Москву зимой, показали город. Я даже не сомневался. И не жалею этого. Мне очень понравилось в Москве — не сначала, конечно — но позже, когда появились друзья. Когда освоился. 

Признаюсь, я до сих пор иногда читаю российские сайты. Rambler. Новости я читаю. Каждый день узнаю, что у вас нового. Потому что информация, которую ты получишь здесь, и то, что ты получишь в России, не совпадает. И конечно, человек, который хочет собрать информацию, должен анализировать. Быть объективным. Ты не берешь ни то, ни то. Человек не должен сидеть, допустим, у телевизора или в интернете и читать только чешские новости.

Мне очень обидно за ситуацию, которая сейчас происходит. Мне стыдно за то, что здесь показывают. Понимаешь, у меня в России очень много друзей, я их хорошо знаю… Знаю, что это совсем другие люди, а Россия сильно отличается от имиджа, который есть у России в Чехии.

— И какой же имидж у России в чешской прессе?

— Что Россия плохая. Россия во всем виновата. А у меня совсем другое мнение. Я посмотрю на то, что творится, блин, в мире. Допустим, политика. Мне нравится политика, я интересуюсь. И когда ты читаешь то, что пишут тут, когда человек думает об этом… Жалко мне все это. Мы как-то проживем, но а какими будут наши дети? Понимаешь…

— А вы сами что думаете об этом мире?

— Я знаю, что нет ничего черного и нет ничего белого. Есть черно-белое. Не могу сказать, какие интересы у каких-либо стран. Но мне достаточно посмотреть, допустим, что в последнее время сотворили Европа и Соединенные Штаты. Мы сейчас решаем миграционный вопрос. Из-за чего он возник? Из-за войн, из-за цветных революций, которые были в Сирии, в Ливии, в Египте. Посмотри: до этого все было нормально. Когда там американцы начали привозить свою демократию, и Европа свою демократию… Все началось с тех пор. В Украине то же самое.

По-моему, Андрей Каряка тоже украинец. И я не видел и не чувствовал, чтобы были какие-то проблемы между русскими и украинцами. А сейчас что творится на Украине? Мы летали в Киев, играли игры. В другие города летали, играли игры. Тренер говорил, мол, мы приехали в Украину, украинцы наши братья. Они играют в футбол по стилю приблизительно как мы. Когда ты приезжаешь, допустим, на Кавказ, нам говорили, что они не любят бегать, они любят играть с мячом. Но когда прилетали на Украину, говорили: это наши братья. Ваши тренеры считают Лобановского своим учителем. Он тоже украинец. В общем, всегда отношения были хорошими. Ну а сейчас, после революции, этого нет.

— Были еще какие-нибудь предложения, когда вы играли в «Сатурне»?

— У меня было предложение из «Локомотива» и из «Спартака». А, и из Самары — после моего первого года в «Сатурне» мне пришло предложение оттуда. Тогда я договорился с Аксаковым, что остаюсь в Раменском. Потом, после ЧМ в Германии, я вернулся, у меня заканчивался контракт с «Сатурном», и пришло предложение из «Локомотива». Тогда я уже решал: уйти или не уйти. Тогда у меня было очень хорошее предложение, но в конце концов я договорился с губернатором, с Громовым, что остаюсь.

— На вас никак не давили?

— Кто?

— Губернатор.

— Нет. Я в итоге получил те деньги, которые мне предлагали в «Локомотиве». И я решил остаться, в «Сатурне». Потому что мне там нравилось, там был тренер Вайсс — словак. В команде было пятеро словаков, мы встречались семьями после игр и тренировок. Мне там было хорошо и удобно.

— И вы за все это время никогда не хотели уйти?

— Я хотел сначала в «Локомотив», потому что в финансовом плане это было несравнительно. Но когда я сказал спортивному директору Воронцову, что они мне предлагают, он подумал и сказал: «Этот вопрос я не могу решать. Этот вопрос должен решить Борис Всеволодович Громов». Я сказал, чтобы они решали, а на следующий день меня вызвал Воронцов и сказал: «Борис Всеволодович хочет тебя видеть в команде дальше. И мы сделаем тебе условия такие же, как в «Локомотиве». Ты остаешься?» Я сказал: «Хорошо».

И потом я был в «Сатурне» три года: подписал контракт, по-моему, на три года. И через два года пришел «Спартак». Это было, когда приходил Плетикоса. Сначала звонили мне и интересовались. Ответил, что не знаю. «Спартак» — приличная команда, но мне тогда было 33 года, если я не ошибаюсь. И я понимал, что в России долго не останусь. У меня оставался год контракта, я думал, может быть, еще на год продлю. А «Спартак» мне тогда предлагал на три года, но я не был уверен, что столько лет там продержусь. Я тогда решил, что лучше закончу в «Сатурне», а потом посмотрим: продлю или не продлю. Но получилось, что я еще год был в «Сатурне» плюс они потом снова предложили контракт на один год. Как раз в тот последний год начались все проблемы, которые завершились крахом.

— Кто был самым странным футболистом или тренером, с которым вы играли? Игонин рассказывал про странного легионера, который ходил по базе и напевал песню «Девушка Прасковья из Подмосковья», а тренер его хвалил. В итоге он так ни одной игры и не сыграл. Но имя не назвал.

— Да, я тоже уже не помню этих всех ребят, которые приходили в «Сатурн». Когда я приехал туда, там было 13 южноамериканцев: бразильцы, аргентинцы, парагваец какой-то. Для меня это был ужас, кошмар. Когда они приходили на тренировку, они были еще сонные, потому что они живут ночью. Жизнь для них начинается вечером. С утра приходили сонные, тренировку еле проводили. Мы не любили их, потому что видели: они не отдаются на сто процентов. Потом этих южноамериканцев потихоньку начали убирать. И было уже меньше таких ребят.

Вукчевич играл. Это хороший футболист, но все равно он не показывал свой потенциал. Потом он вроде ушел в «Спортинг». Брат Еременко был, Алексей. Очень хороший футболист, приличный. Но, думаю, у него были проблемы с режимом. Он любил иногда погулять. Ну, может, у него была какая-то причина. Но как человек он был очень хороший.

Странным мне казался, если говорить о тренере, Юрген Ребер. Он недолго продержался. У него я должен был много бегать. Я не привык. Вратари столько не бегают. Ты должен быть в тонусе. А когда ты много бегаешь, допустим, 20 минут одним темпом, у тебя он уходит, потому что начинают работать другие мышцы. Ребер заставлял, чтобы я перед каждой тренировкой бегал с ребятами 20 минут. И после каждой тренировки тоже. Через неделю прихожу к нему, говорю: «Извините, тренер, но я так не могу. Я никогда так много не бегал, и я чувствую, что меня это убивает. У меня потом не хватает сил на остальные вещи». И он у меня спросил: «Ты знаешь, кто такой Питер Шилтон?» Я: «Знаю». Он: «Он всегда бегал вместе с командой, причем он еще и первым был». Они с ним в Англии пересекались. Я сказал, что все вратари разные. Может быть, тогда тренировались по-другому, но это нормально — все развивается. И он мне сказал: «Нет, ты должен бегать». Я ответил: «Я не буду. Не потому, что я этого не хочу, а потому, что мне это не идет на пользу». Потом нас вызвал спортивный директор. Я сказал, что уйду, потому что у меня такая проблема. Ну потом все наладилось. И в конце-концов мы стали друзьями.

— Кстати, у вас за спиной долгое время сидел Артем Ребров. Как так получилось?

— Артем был молодой. Для каждого придет свое время. У Реброва были проблемы. По-моему, два или три раза у него была операция на крестообразных. И мне в нем нравилось, что он был такой работоспособный. Я видел, сколько времени он отдавал тренажерному залу. Целеустремленный. Он, знал чего хочет добиться. И у нас были очень-очень хорошие отношения: до сих пор иногда переписываемся. То же самое касается Саши Макарова.

За Артема я очень рад. Недели три назад у нас был турнир среди 18-летних, и как раз в финале мы играли с Россией. И там был тренер по вратарям Бабурин, который раньше тренировал нас с Артемом в «Сатурне». Мы немножко поговорили на его счет. Признаюсь, что я не слежу на чемпионатом России, но за Артема очень рад.

— Почему вы ездили в Раменское на электричках, а не на крутых тачках?

— На электричках? Такое бывало редко. Только когда я знал, что будет большая пробка. На Волгоградке обычно была большая пробка: когда дачники уезжали из Москвы, а у нас тренировка или игра в выходные. Четыре часа быть в машине… Нет, я лучше сяду в электричку и через полчаса уже буду на месте. На метро тоже ездил, я этого не стеснялся.

— А у кого была самая крутая тачка?

— Может, Гусин. У него была «Бентли».

— Утром он приезжал на одной, в обед — на второй, вечером — на третьей.

— Да-да. Ну, ты видишь. Гусин… Он же умер. Он же разбился на машине в прошлом году, если я хорошо помню. Видишь, что деньги — не все. Человек должен быть скромным, он должен иметь pokoru. Понимаешь? Это чтобы ты не притворялся, не игрался с тем, чего у тебя нет. Не знаю, если Андрею как раз это не отомстило. Ну, я его так хорошо не знал. Лучше не будем об этом говорить.

— С кем из России вы сейчас продолжаете общаться?

— С Трепкиным. Это наш бывший администратор. Он всегда мне звонит на день рождения. С Артемом я переписываюсь. С Русланом Нахушевым. С Сашей Макаровым тоже. А, и Игоша, конечно. Он как стоппер был мне по менталитету из русских очень близким. Никогда не смогу представить, если бы он где-то что-то недоиграл, кого-то специально отпустил. Он вот такой человек. Я могу ему сказать все, что хочу, и буду уверен, что никто другой этого не будет знать.

— Есть то, о чем вы жалеете?

— Может быть, развал «Сатурна». В Московской области было много спорта, постоянно выделялись какие-то деньги. Громов, конечно, больше хотел результатов в футболе, поэтому нам выделялось больше. Но никаких результатов мы в итоге не добились. Может быть, поэтому и начались все те проблемы.

— Почему вы так круто говорите по-русски?

— Спасибо. Ну, не знаю. Мне так не кажется. Иногда я с кем-то разговариваю по-русски. У меня в команде играет мальчик, который сам русский: его мама русская, папа тоже. Он живет здесь уже пять лет. Он хорошо на чешском общается. Родители у него разведенные: папа живет в России, мама здесь. И она нашла чеха. Она очень часто приходит на тренировки, и бывает, когда я с ней общаюсь. Может быть, я немножко поддерживаю русский, но все равно, видишь, чувствуешь, что некоторые вещи я не могу правильно сказать. Кстати, потом я узнал, что папа этой женщины раньше был судьей в российском чемпионате, и некоторые наши игры он даже судил. На фланге. Какое все маленькое, мир круглый.

— Я жил в Либерце целый год. И знаю, что вас там уважают. Почему вы решили уйти из «Слована» после золотого сезона?

— Это было перед Евро-2004. Я был тогда в расширенном списке, и в Либерце у меня был контракт еще на полгода. Я там провел очень хороший сезон: меня вызывали в сборную. И я получил предложение из «Спарты». Планировалось, что Яромир Влажек уйдет летом, а я приду на его место. Но получалось так, что Либерец мог не получить за меня никаких денег. Это сильно не понравилось руководству. Они сказали: «Или ты продлеваешь контракт, или не будешь играть». Я думал: уходить в Прагу через полгода или нет? Но я не был уверен, что стал бы первым вратарем, потому что полгода не буду играть. Мне тогда было уже 27. Тогда я решил, что уйду в «Спарту» или уеду за границу. «Спарта» не хотела платить за меня деньги, потому что Либерец просил большие. Не хотел оставаться в Либерце, потому что знал, что закончу в Либерце, что меня не отпустят. И как раз мне пришло два предложения: из «Панатиакоса» и из «Сатурна». И тогда я все решил. В финансовом вопросе в то время это были одинаковые предложения.

— Как изменилась ваша жизнь после того, как вы приехали в Россию?

— Мне кажется, что никак. Может, на семейной жизни это сказалось. Когда ты футболист, у тебя одно: тренировка — игра — тренировка — игра. В России было то же самое: тренировка — игра — тренировка — игра.

Мы с женой долго ждали ребенка. Можно сказать, у нас долго не получалось. Потом родилась дочь, затем сын. Там разница всего в 15 месяцев. Мы были так счастливы. Я все свое свободное время отдавал им. Мне с ними было очень хорошо. Кто-то после тренировки ходил туда, ходил сюда, а я всегда ехал домой. Мне это было очень приятно. Поэтому не могу сказать, что была какая-то разница между жизнью в России и здесь.

Ну, ты сам видишь, как живется в Чехии и как живется в Москве. Москва — это бетон: там несколько парков, но это бетон. Сначала нам надо было привыкнуть. Я возил семью на базу где-то три раза в неделю, и мы ходили плавать, потому что там был бассейн. Там нам нравилось.

— Где вас больше узнают: в России или в Чехии?

— В России. Потому что я отсюда уехал, когда мне было 27 лет. Прошло уже много-много времени. Плюс здесь не показывается российский футбол. Здесь почти никакой информации о нем не было. Появилась только после того, когда Коллер приехал в Самару. Потом — да, заинтересовались. До этого — нет. 

А вот в Словакии по-другому. Там российский чемпионат уважают. А у нас говорят, что в России есть только деньги, но нет такого, что есть в бундеслиге, в Голландии или в Бельгии. Но я бы сказал совсем по-другому. Хотя я сам никогда не стану говорить кому-то о чемпионате России. Мол, посмотри, какие там футболисты: бразильцы, португальцы; посмотри на «Зенит», на ЦСКА, на «Спартак».

— На «Локомотив».

— На «Локомотив» (смеется). Да-да.

— Я шел сюда и думал о самом главном вопросе: что вы чувствовали в тот момент, когда вам забил болельщик?

— Ничего. Тогда у меня была уже такая позиция в «Сатурне», такой авторитет, что я не переживал. Я посмеялся над ним, пошутил. Потом этот момент появился на «Евроспорте». А годом ранее мы играли с ЦСКА, и там какой-то болельщик выбежал на поле: пробежал штрафную. А за ним бежал милиционер и пытался его схватить. И с него упала эта большая милицейская шапка. Я поднял ее, надел на себя, подошел к нему, улыбаясь, и вернул. Стадион аплодировал. И потом этот момент тоже появился на «Евроспорте».

— А вы вообще готовились к удару болельщика? Неплохой удар получился.

— Я его увидел в последний момент. У меня в голове: прыгнуть или не прыгнуть? Я остался стоять. Потом показал ему, что он хорошо пробил.

— Самая неприятная история в российской карьере.

— Я признаюсь, что мне были неприятны эти долгие полеты во Владивосток. Чем я старее, тем больше не люблю самолеты: трясется все вот это вот… Раньше, когда я был молодой, никаких проблем не было, а сейчас уже не люблю. И когда летишь во Владивосток — там же ветер летит с океана — самолет очень сильно трясет. Однажды мы спали в самолете, и я упал с этих трех кресел на пол. В течение двух секунд я попрощался со всеми, жизнь пролетела очень быстро.

Знаешь, когда ты откуда-то уходишь, все плохое из головы убирается, ты вспоминаешь только хорошее. У меня никогда ни с кем не было проблем. Однажды, после игры, я ехал домой на метро и обсуждал игру с болельщиками «Спартака». Так что никаких проблем не было. Когда играл в Раменском, а за спиной находилась трибуна ЦСКА или «Спартака», они начали орать на меня, а я им показал так (хлопает. — Sports.ru), и все они похлопали в ответ. И с тех пор никто меня никогда не оскорблял. Люди вообще умеют читать между строчками: я в прессе никогда не отзывался о России плохо. И может быть, поэтому у меня были такие хорошие отношения с болельщиками.

— Как вам вообще жилось в России?

— Неплохо. У меня в Москве была квартира. Было так: когда дети ходили в детский сад, они были, допустим, два месяца в России, а здесь один месяц. Но когда они уже начали посещать школу, им разрешили пребывать в России только один месяц: месяц в России, месяц здесь.

— Они в какой-то языковой школе учились?

— Нет, в России мы их учили дома. Супруга и я. Ну, там ничего такого особенного. Учили их рисовать карандашом, чтобы тренировать запястье. А с третьего класса было еще сложнее. Дети были полторы недели в России, два месяца в Чехии.

— Они знают русский язык?

— Они, знаешь… В России был такой массажист — Петрович. Имя его не вспомню… В каком порядке у вас имена?

— Фамилия, имя, отчество.

— Да, отчество Петрович. Я ему говорю: «Петрович, Петрович». Фамилию уже не помню. Я договорился с его супругой. Она ходила к нам где-то два раза в неделю. И она с ними играла, обучала их русскому языку. Сейчас, когда дети приходят из школы, они что-то на русском скажут. С седьмого класса в наших школах начинают изучать второй иностранный. Некоторые одноклассники выбрали русский язык. И, в общем, когда дети приходят из школы, они что-то рассказывают на русском.

— Вы сейчас детский тренер?

— У меня сын занимается в одном пражском клубе. И меня там попросили, чтобы я занимался с вратарями. Я согласился. Взял детей, которые, я вижу, талантливые. Сказал, что не хочу терять время с детьми, которые, допустим, в десять лет не владеют элементарными навыками. Я не учитель физкультуры. У меня просто не хватило бы нервов, чтобы их учить. Для меня это интересная работа. Я взял шесть или восемь вратарей, между ними был мой сын, и потихоньку начал работать. Я там где-то три с половиной года, и могу сказать, что работа мне нравится, потому что вижу в детях прогресс, вижу, когда они прислушиваются, понимаю, что вся их мотивация в футболе.

— Сколько сейчас им лет?

— Ну, где-то от 10 до 14.

— Их уже приглашали в какие-нибудь клубы?

— Приглашали, приглашали. Знаешь, когда тебя приглашает «Спарта» или «Славия»… Когда ты вратарь, ты должен не только тренироваться, ты должен уметь решать в игре какие-то ситуации, ты должен этому научиться, прочувствовать. Когда ты играешь за «Спарту» или «Славию», у тебя не получится это, потому что это сильные команды, и вратарь там только стоит и разыгрывает из ворот. Понимаешь, почти не играет.

Так что они остаются со мной. И я говорю: «Придет время, вы сможете перейти, допустим, в «Дуклу» или в «Богемианс» — это средние команды — и научитесь выигрывать, проигрывать. Для вас это более полезно. Вы больше выучитесь, чем если бы играли в «Спарте» или «Славии». Ну, вот ты там продержишься три или четыре года, а потом придет вратарь из другого клуба, который тебя заменит.

Если ты посмотришь, сколько вратарей воспитала «Спарта», не найдешь почти ни одного. Чех рос в Плзни. Вообще все вратари. Допустим, Стейскал, который играл раньше за сборную, Блажек, Коуба, Марек Чех, Вацлик, который сейчас в «Базеле» играет… Все они прошли «Спарту», но перешли туда, когда уже были готовыми вратарями. Они играли в командах, которые боролись за выживание.

Вратарю нужно уметь играть, решать ситуации, а не только стоять и выбивать из ворот. Ты можешь это делать, когда ты уже готовый вратарь. В этом и разница с полевым игроком, которому лучше играть в сильном клубе, где большая конкуренция. Но у вратарей все по-другому.

Я в прошлом году договорился с «Дуклой». Знаешь «Дуклу»?

— Да, конечно.

— Они меня попросили, когда я буду свободен, взять молодежь 16 и 17 лет. У меня сейчас две категории: могу взять двух 16-летних вратарей и двух 17-летних. Меня все устраивает, потому что это удобно, только четыре вратаря на тренировке. Я могу разговаривать с каждым. Для тренера это очень удобно. Когда их много, ты не успеваешь следить за всеми.

— А существует вообще понятие «чешская вратарская школа»?

— Тренер Стейскал, который работает в сборной тренером вратарей, сейчас еще и с молодежью, я с ним разговаривал на этот счет. Чем она отличается, допустим, от немецкой и английской.

Смотри. Вот ты их возьмешь, когда им 16–17 лет, и видишь недостатки, тебе очень сложно будет все исправить. В этом возрасте они должны быть…  Как по-русски… Vědomě?

— Осознанно?

— Да. Это когда у тебя есть время подумать. То, что ты делаешь автоматически. Я вот с тобой разговариваю и автоматически делаю это (поднимает стакан и пьет кофе), я не думаю об этом. Понимаешь? Или ты берешь свой iPad в руки, крутишь его, но думаешь о чем-то другом.

В футболе у вратарей то же самое. Допустим, ты идешь, когда у тебя фланговая передача… Тебе надо подумать: идти или не идти? Как на это идти? Ты не решаешь, с какой ноги будешь отталкиваться наверх. Все на автомате. Ты должен выучиться этим вещам раньше. В 10–13 лет. Тренеры называют это золотым периодом. Это когда дети впитывают как губка. Все, что ты им скажешь, они очень хорошо принимают. И если ты не выучишь их в этом возрасте, это большая проблема. 

В этом отличие нашей школы. Бывшие вратари работают со взрослыми, а не с детьми. А такому могут научить только бывшие профессионалы. У детей, которых обучают непрофессионалы, нет этой основы, нет базы. Но в каждой возрастной категории есть трое-четверо ребят, которые в расширенном списке сборной. Вот ими надо дорожить. Нельзя допустить… Stagnaci?

— Стагнацию?

— Да. Что касается чешской вратарской школы. Мы не хотим копировать, допустим, немцев. У них немножко другой стиль. Недавно я получал тренерские лицензии, там поднимался такой вопрос: в чем разница между испанской, английской, голландской школой? Разбирали там тренировки, нам все показывали. И мы там дискутируем об этом. Для меня это очень интересно.

Думаю, у каждой школы можно взять что-то хорошее. Но нужно исходить из… Somatotyp. Somatotyp člověka. Как ты, допустим, высокий. Какая у тебя мускулатура.

— Физические данные?

— Да-да. Значит, если ты высокий, ты должен работать немного по-другому. Когда у тебя рост, допустим, 185 или 188. Это все надо изучать, а потом составлять тренировки.

Я вот не хочу работать в специальных вратарских школах с громким названием. Где родители приведут туда своих детей, много детей, будут платить за это какие-то деньги. И у тебя там, например, 20 ребят. Не хочу работать в этом бизнесе, не хочу быть тренером физкультуры. Это неинтересно. Там могут быть разные ребята. Возьмешь одного, а он толстый, его надо на ворота в хоккей. Это работа не для меня. Поэтому я выбираю, с кем работать. Люблю маленькие группы.

— А вы планируете получать лицензию, чтобы уже работать в главной команде?

— Ну, я тебе уже сказал, что она у меня есть. Лицензия А, выше которой в Чехии уже нет. Я могу работать с главной командой. Но эту лицензию еще не признали за границей. Сейчас она у меня пока только для Чешской Республики.

Сейчас в УЕФА или ФИФА решают, как быть с получением лицензии Pro в нашей стране. В таком случае ее признают и за границей. Там уже надо сдавать экзамены по иностранному языку.

— Павел Мареш по профессии электрик, Камил Чонтофальски практиковался банковским клерком, Радек Ширл изучал машиностроение. Вы много раз рассказывали, что учебу никогда нельзя ставить на второй план. Кем вы бы могли стать, если бы не футбол?

— Я был бы программистом. Я пошел учиться в школу, у вас как-то по-другому это называется. Короче, заканчиваешь главным экзаменом. Ты учишься в основной школе, а потом идешь, допустим, в гимназию. Я сдал этот экзамен. Потом ты можешь идти в университет. Туда я не хотел, потому что мне нравился футбол, я подписал первый профессиональный контракт с «Богемианс»: мне было 18 лет. Ну, с тех пор я футболист.

— Ярошик сказал, что не умеет копить деньги. А вы умеете?

— Скажу так: у меня нет проблем с деньгами. А вообще, я о деньгах не хочу разговаривать. Я не банкир, но у меня, конечно, есть какие-то инвестиции. В общем, мои доходы превышают расходы. На этом я бы закончил.

— У меня есть один интересный вопрос: ваша самая безбашенная покупка.

— Что такое безбашенная?

— Та, о которой вы не думали.

— Ты понимаешь, я никогда об этом не задумывался. Когда я был здесь, у меня не было много денег. Деньги я всегда ценил. Всегда думал: потратить деньги на что-то или нет. Нужно мне это или нет? Если мне это не нужно, я не покупаю — зачем? Только для того, чтобы показать: эй, смотрите, у меня это? Я не такой человек.

Ты вот видишь меня. Я разве одет, не знаю, в Armani или в Calvin Klein, в Louis Vuitton? Полагаю, что это вообще не оценка человека. Я могу быть одет просто. Душа должна быть в тебе доброй. Ты должен быть хорошим человеком. А когда ты думаешь, что если будешь одетым в Louis Vuitton и Armani, но не будешь уважать простого человека, то я такого человека называю просто — дурак. Мне все равно, сколько у тебя денег.

— Вы свою дальнейшую жизнь связываете с тренерской карьерой?

— Похоже, да. Я хочу вернуться в большой футбол, дети уже подрастают. Мне нравится работать с молодежной сборной, потому что качество игроков высокое. И я потихоньку возвращаюсь на позиции, на которых раньше действовал. Мне очень комфортно, потому что я занимался футболом всю свою жизнь. Мне нравится разговаривать с игроками в раздевалке, решать какие-то их проблемы. Видеть, что после игры у футболиста что-то получилось. Испытывать с ними радость.

— Как вас уговорили вести блог на Sports.ru? Вы тогда надиктовывали редактору, а он записывал. А иногда вы сами писали комментарии.

— Это было давно. По-моему, меня позвал Андрей Кузичев. Но он вроде раньше работал в «Спорт-Экспрессе». У меня остался его телефон. Когда мне нужно что-то прокомментировать, он мне звонит.

— Вы играли в Fantasy. Какую бы сейчас команду РФПЛ собрали?

— Ну, видишь, это очень тяжелый вопрос для меня. Я говорил, что не слежу за российским чемпионатом. Иногда смотрю, когда играет ЦСКА или «Зенит» в Лиге чемпионов. Я знаю, что Рома Широков играет хорошо, он играл в «Сатурне», но тогда у него были большие проблемы. И потом он раскрылся только в «Зените». В 27 лет.

— Подавал ли он в ваше время признаки таланта?

— Он был талантливый, но тогда у него не получалось. Если сравнить его в «Сатурне» и в «Зените» — это как сравнить во влиянии на мировую политику Чехию и Россию. Несравнительно, короче.

Фото: ТАСС