«Я почти умер». Через что прошел бывший игрок ЦСКА и «Анжи»

Марек Холли (Фото: digisport.sk)

Холли, первый словак в нашем футболе, жил в России недолго, но пережил многое — Валерия Овчинникова в двух командах, тактическую революцию Олега Долматова, 0:4 в Мельде, приход в ЦСКА Евгения Гинера, мятежного камерунца в Махачкале и перелет Астрахань — Хабаровск с пересадкой в Москве. В среду мы встретились с Мареком в гостинице «Измайлово».

— Как вы оказались в Москве?

— Играю за сборную артистов Словакии в турнире «Арт-футбол». Это благотворительный турнир — сборы идут на адресную помощь тяжелобольным детям. Наша команда называется «Муфуза», чешская — «Амфора». В каждую команду можно заявить двух профессионалов — у нас это я и Томаш Медведь, игравший за «Кошице». А остальные — певцы, музыканты, актеры. Им всем по 46-47 лет, я у них в 41 — самый молодой.

— Как словацкие артисты играют в футбол?

— Так себе — вот на первом таком турнире, в Сочи, мы заняли третье место, за нас тогда играл Любомир Моравчик, звезда «Селтика» конца девяностых, а сейчас мы самые плохие в нашей группе. У Голландии, например, есть какие-то 25-летние диск-жокеи — так они нас 5:0 обыграли. Самая сильная команда — Румыния, у них много молодых футболистов, серьезные тренировки. Всем до тридцати лет. Сегодня вечером с ними играем — получим 0:5 как минимум.

— Чем еще занимаетесь в Москве?

— Каждый вечер две команды артистов дают концерт на ВДНХ. У румын поют всего два человека, а у нас много музыкантов, так что мы устроили отличное представление. Еще я встречался с Димой Кузнецовым, мы с ним играли за нижегородский «Локомотив», и старшими болельщиками ЦСКА — вместе смотрели в баре финал Лиги чемпионов. С Сергеем Филиппенковым, моим партнером по ЦСКА-99, пойдем в выходные на матч Россия — Австрия.

— Задолго до перехода в ЦСКА вы служили в настоящей армии на родине.

— Да, я попал в армию в 1989 году — сразу после революции в Чехословакии. Служба была уже не такой суровой, как раньше. При мне срок службы уменьшили с двух лет до полутора. Сначала я был писарем, потом танкистом. Для меня там не было ничего необычного — после школы я работал в своем городе Мартине на очень большом танковом заводе. Когда я играл за ЦСКА, каждый день видел рекламу завода «МартинЭкс» на Ленинградке. Параллельно со службой я играл в футбол: утром — армия, днем — тренировка. В Словакии есть армейский клуб — «Дукла» Банска-Бистрица, к ним каждый год приезжали на турнир армейские команды из Восточной Европы, как раз Дима Кузнецов был в Банска-Бистрице в 1989-м.

— Как вы попали в Россию?

— На следующий год после разделения Чехословакии я на четыре года перешел в чешскую «Сигму» — там был словацкий тренер, а я как словак был единственным иностранцем среди игроков. Потом был «Слован» Братислава, а в 1999-м, за неделю до старта чемпионата России, я попал в «Локомотив» Нижний Новгород. Ладно бы я один, но там появилось одиннадцать новых игроков. Я стал играть в центре поля с Димкой Кузнецовым и Вовкой Татарчуком, поигравшим в Чехии. Мы быстро привыкли друг к другу, они опытные ребята, а я был молодой, мне приходилось много бегать.

Димка Кузнецов на выходные возил меня в Москву — после удачных матчей тренер Овчинников отпускал нас больше чем на один день, потому что знал, что мы европейцы и нам нужно немножко свободы.

— Вы сразу согласились сотрудничать с Валерием Овчинниковым?

— Нет, мы с Рихатом Хегером приехали из Братиславы в Сочи, на сбор, Овчинников озвучил условия, но нас они в первый раз не устроили, договорились только через неделю. Овчинников — шуточный тренер: как человек — открытый, бодрый, но как тренер — не очень, он не понимал футбол так, как другие тренеры в России, например Долматов и Садырин.

— Говорят, когда игроки умоляли Овчинникова дать им потренироваться с мячом, он отвечал: «Хорошо. Берите мячи в руки и бегите».

— В Словакии меня еще больше заставляли бегать — Овчинников меня в этом смысле не удивил.

— А чем удивил?

— В Нижнем Новгороде нас поселили на базе. Для нас это было самое удивительное — в Словакии баз нет вообще, команды тренируются на тех же стадионах, на которых играют, или на маленьких полях рядом со стадионами. На нижегородской базе тяжелее всего было привыкнуть к еде — нас каждый день кормили котлетами и разной зеленью: хотя это получше для футболистов, в Словакии-то нас кормили более тяжелой, калорийной едой.

— Сколько вы прожили на базе?

— Месяц. Потом проиграли во Владикавказе 2:5, Овчинников на нас набросился: «В чем дело?» Мы ему: «Нам нужны нормальные условия. Вы говорили, что у нас будет квартира и машина, прописали это в контракте, а мы живем на базе». Вернулись в Нижний Новгород, и администратор повел нас выбирать квартиру. Поселились с Хегером рядом с нижегородским Кремлем. На другой день была тренировка, Овчинников отвел меня в сторону: «Марек, у тебя есть права?» Я еще плохо понимал русский, хотя учил его в школе, и подумал, что он имеет в виду правую ногу. Ответил: «Я и правой, и левой хорошо играю». Он мне: «Чудак, я про водительские права». Правда, машину мне так и не дали — ездил на такси, а из центра города на базу нас доставлял автобус.

— Самая запоминающаяся игра за «Локомотив» НН?

— В середине июня — против «Спартака», который тогда доминировал в России. У них был страшный состав — Юран, Титов, Тихонов. Овчинников не верил, что мы отберем у «Спартака» очки, говорим нам, что мы проиграем 0:5, поэтому уверенно пообещал нам за ничью немыслимые деньги —  $6 тыс. каждому, за победу — $20 тыс. И — представляете? — Дмитрий Вязьмикин забил два, и к середине второго тайма мы вели 2:0. Закончили 2:2. Овчинников пришел в раздевалку, обхватив руками голову: «Спасибо вам, но я во втором тайме думал только о том, где я деньги для вас найду».  Мы очень хорошо сыграли в первом круге, и многие игроки «Локомотива» перешли потом в московские клубы: Вязьмикин и Аваков — в «Торпедо», Нижегородов — в «Локомотив».

— А вы в ЦСКА. Почему Валерий Овчинников бросил тогда вслед вашему агенту Роберту Малиеву, что он совершил маленькую подлость?

— Да, Овчинников обиделся, что я ушел из Нижнего посреди сезона, но аренда в «Локомотиве» закончилась, а моим трансфером владел «Слован» — и только ЦСКА смог договориться о моем переходе. Очень большую роль в моем переходе сыграл Дима Кузнецов — руководство ЦСКА советовалось с ним насчет меня, они же не берут абы кого, а Кузнецов убедил, что по человеческим качествам я им подойду. ЦСКА тоже взял меня в полугодовую аренду, я очень прикипел сердцем к этому клубу, он стал для меня семьей, но в конце года они не смогли выкупить мой трансфер и мне пришлось уходить в «Аланию».

— Пример семейственности ЦСКА?

— Каждые три месяца мы ездили в медицинский центр ЦСКА. Один раз ко мне там подошел легендарный боксер Лев Сегалович: «Марек, я очень рад, что ты в нашей команде». Я не знал его, а он знал всех армейцев — и футболистов, и хоккеистов.

— Как вам жилось в Москве?

— Я взял квартиру у метро «Динамо». Рядом — посольство Словакии, однажды я отвел туда всю команду, выпить нашего пива, поесть словацкой еды и расслабиться. Хотел показать игрокам ЦСКА, как мы живем в Словакии. Мы в ЦСКА были чудо как дружны. Ближе всего я подружился с Филиппенковым и его семьей, на базе и на выездах мы с Серегой жили вместе, еще дружил с Сергеем Семаком, он много расспрашивал меня о европейском футболе, потому что хотел играть за рубежом, с Женькой Варламовым, Минько, Корнауховым, потом с Сережей Перхуном. 

Перхун пришел в ЦСКА молодым, но был очень веселым и общительным — много рассказывал про родной Днепропетровск, а мы всегда брали его в свою компанию, чтобы помогать ему осваиваться в команде. В середине сезона-2001 я уехал в Махачкалу и в той игре, что стала последней для Сергея, играл уже за «Анжи». Когда они столкнулись с Будуновым, я стоял метрах в двадцати — сначала вообще подумал, что хуже будет Будунову, а получилось по-другому — через несколько дней Перхуна не стало.

— Каким вам за полгода запомнился Олег Долматов?

— Это лучший тренер из тех, с кем я работал. Только он в России тренировал по-европейски, в итальянском стиле: мы первыми в России стали играть в защите в линию — мне это подходило, потому что я играл так в Чехии и Словакии. Даже «Спартак» при Романцеве играл с последним защитником.

Долматов психологически очень помог мне после Мельде, когда мы вылетели из Лиги чемпионов. Я ошибся, меня удалили при счете 0:1, и мы проиграли 0:4. В том ЦСКА, наверное, я один имел опыт игры в еврокубках, за «Сигму», а другие игроки не были готовы к Лиге чемпионов, ЦСКА три года не играл в еврокубках — будь футболисты поопытнее, они бы и вдевятером не пропустили от «Мельде» три мяча.

— Болельщики ЦСКА тогда еще не были такими дружелюбными по отношению к вам.

— Да, после игры они выбрасывали в море майки и шарфы — их можно понять, это ж не Ярославль, они с несколькими пересадками добирались в Мельде, к тому же мечтали, что мы выйдем в групповой турнир и они поедут болеть в Испанию или Италию, а получилось 0:4. У нас была хорошая, по-человечески очень дружная команда, но на поле выделялись только Семак и Варламов, а остальные все-таки были средними игроками по европейским меркам. Не хватало нам бразильцев мирового класса, какие появились потом.

После Мельде я был в очень плохом состоянии — только пришел, и тут же получил красную карточку в такой важной игре. Долматов дал мне отдохнуть в игре с «Спартаком», и потом я уже был в норме. А вот если б я сразу после «Мельде» сыграл еще и со «Спартаком» (мы ведь тогда тоже получили 0:4), болельщики, думаю, сразу после игры прогнали бы меня в Словакию.

— С чем вы столкнулись в «Алании»?

— Там был тренер-грузин Владимир Гуцаев, он во вред команде пихал в состав своих: в команде было четверо грузинских игроков и все выходили на поле. Мы проигрывали всем подряд, в семи первых матчах — два очка. В Махачкале Гаджиев тоже любил ставить своих, дагестанских игроков, но там-то они местные, а в «Алании» ставили грузинских игроков, которые выходили только потому, что у них такое же гражданство, как у тренера. Из-за этого мы, конечно, ссорились внутри команды.

Гуцаева сменил Александр Аверьянов, он меня очень любил, даже привез мне деньги в аэропорт Внуково, чтобы я остался в «Алании», но я не мог там больше находиться, тянуло назад в ЦСКА. Я сыграл за «Аланию» еще одну игру, но за неделю до того подписал контракт с ЦСКА.

— Почему так рвались из «Алании»?

— Во Владикавказе было очень плохо, все время приходилось сидеть на базе — в городе некуда было пойти, да и мой менеджер Роберт Малиев, он как раз из Осетии, говорил: «Вообще не суйся в город — только когда я приеду». Там можно было разве что подняться в горы, поесть шашлыки — с украинским нападающим Сергеем Борисенко, он пришел из словацкого «Слована», и бразильцем Пауло Эмилио. Пауло, кстати, не забыл русский — общаемся с ним в фейсбуке до сих пор, он играет в Бразилии за ветеранов.

— Какой-то из наших клубов остался вам должен?

— В Нижнем Новгороде я оставил одну или две последние зарплаты — я не поехал за ними, потому что знал, что они будут уговаривать меня остаться, а я хотел перейти в ЦСКА.

— Чем Павел Садырин, к которому вы пришли в ЦСКА в 2000-м, отличался от Олега Долматова?

— Долматов был тренером будущего, а Садырин все-таки тренировал по старинке. Он вернулся к стилю, который принес ему успех в 1991 году — ЦСКА опять стал играть с последним защитником, одно время был раскол между тренером и игроками. Женька Варламов говорил: «Мы уже привыкли играть в линию, не хотим возвращаться к старому футболу».

— Вы застали приход в ЦСКА Евгения Гинера. Как это отразилось на вас?

— Если раньше, как я говорил, у нас было два сильных игрока — Семак и Варламов, то при Гинере их стало двадцать два: Лайзанс, Яновский, Березуцкий, Гогниев, появилось много-много классных игроков. Я бы мечтал остаться в этой команде, но у меня начались семейные проблемы в Чехии. Тяжело болела жена, я часто летал к ней, нужно было воспитывать четырехлетнюю дочь. В ЦСКА об этом не знали. Гинер, купив в «Анжи» Рахимича с Ранджеловичем, стал уговаривать меня уехать вместо них в Махачкалу. Я не хотел в Махачкалу, но Гинер настаивал: «Иди-иди, Марек, там хорошие условия».

— А вы?

— В итоге я согласился: в Махачкалу вместе со мной приехали Эду из «Крыльев Советов» и Илья Цымбаларь. Еще там был смешной камерунский защитник Биллонг. Однажды нам на три дня задержали зарплату: мы все переоделись на тренировку, а он — нет. Тренер ему: «Пепси, ты чего?» Пепси — кличка Биллонга. Он ответил: «No money — no football». В Чехословакии и России такое невозможно — надо выполнить работу, а потом говорить про деньги.

— Потом вы опять сошлись с Валерием Овчинниковым в «Волгаре». Что пережили в нашей первой лиге?

— Один раз мы прилетели из Астрахани в Москву, переехали из Домодедова во Внуково, а потом десять часов регулярным рейсом «Аэрофлота» летели в Хабаровск. А самое ужасное — через два часа после приземления в Хабаровске мы уже вышли на игру. Я даже не соображал: утро сейчас или вечер. Сыграли соответствующе — 0:2. Да и не было в первой лиге особой игры — одна беготня.

Когда я первый раз вышел на тренировку «Волгаря», Овчинников сказал: «Марек больше русский, чем вы все». Он имел в виду мой характер — я ненавидел проигрывать.

— Почему вы уехали из России?

— Жена скончалась от рака. Я вернулся на родину и решил закончить с футболом. Чтобы успокоиться и отвлечься, поигрывал за клуб «Мартин», но получил травму. Мне сделали операцию на колене, сама она была не так страшна — но ее сделали неудачно, у меня началось заражение крови и я почти умер. Врачи давали пять процентов на то, что я выживу. Дочка осталась бы одна. Я год провел в больнице — чудом выкарабкался.

— А потом?

— Работал в «Мартине» тренером, генеральным менеджером. Доктора говорили: «Радуйся, если сможешь ходить». Но мне очень хотелось играть, я стал выходить на поле в команде, которой руководил, а теперь, хотя у меня в колене металл, играю за команду артистов.

— Чем вы занимаетесь сейчас, кроме футбола с артистами?

— У меня небольшая гостиница, семейный пансион в Мартине — Дима Кузнецов и Сергей Филиппенков уже приезжали в гости. У меня очень уютно.