«Я был таким, как все». История советской спортивной пропаганды

Фото: Агентство ТАСС

Весна-2015 (как и зима-2014/15, осень-2014 и еще много времен года до того) стала очередным периодом, когда государственная пропаганда в России работает на полную мощь. Всем, кто этого еще не услышал, попытались объяснить: жить и работать так, как это делают западные партнеры, не очень правильно.

Юрий Дудь долго наблюдал за тем, как Россия переживает новый приступ антиамериканизма, и решил изучить один из тех периодов истории, когда наша страна принимала похожую стойку. 31 год назад советское руководство решило бойкотировать Олимпийские игры в Лос-Анджелесе. Ниже — небольшое исследование, как этот бойкот освещался в главной спортивной газете СССР. Ни на какую научность это исследование не претендует. Просто я заперся на один день в газетном отделении Ленинской библиотеки, поговорил с людьми, которые были в те годы востребованы, и делюсь с вами впечатлениями.

Что такое главная спортивная газета СССР в 1984 году?

Начну с главного: даже если вытащить за скобки атомных масштабов пропаганду, «Советский спорт» советского периода — это очень плохо.

Во-первых, из-за совершенно неживого, роботизированного языка. Если думаете, что в советское время на таком языке не только писали в центральных СМИ, но и разговаривали на улицах, то вы думаете неправильно. Включите любое кино, доставшееся нам из тех времен, и послушайте, на каком языке там говорят люди — на человеческом.

Во-вторых, «Советский спорт» советского периода — это далеко не только спорт. Я не знаю этого на личном опыте, но догадываюсь, как сильно обычный советский гражданин хотел скрыться от механических отчетов о невыносимо скучной жизни партии, обкома, райкома и прочих твердынь коммунистического режима. Догадываюсь, что такой резервацией вполне могла бы стать спортивная газета, но, увы, у нее не получалось.

Товарищ Черненко и его не менее молодые и не менее бодрые друзья из Политбюро были очень деятельными — писать об этой деятельности приходилось и «Совспорту».

Иногда, впрочем, обязательную программу удавалось выполнить на стыке тем. Вот тут — что-то среднее между блогом «Девушка дня» и сайтом The Challenger за несколько десятилетий до их появления.

Когда после падения режима группа журналистов «Совспорта» ушла делать «Спорт-Экспресс», понятно, почему он так быстро взлетел: с читателями впервые заговорили как с людьми, а не как с запчастями большой красной махины.

Кстати, среди текстов «Совспорта»-1984 легко отыскать, чем вдохновлялись некоторые из тех, кто потом строил «Спорт-Экспресс». Леонид Трахтенберг (сейчас пресс-атташе «Ростова», в недавнем прошлом — лютый враг Романа Асхабадзе в «Спартаке») когда-то опубликовал в «Спорт-Экспрессе» интервью Анатолия Тарасова. Все было бы классно, но Тарасов умер за несколько лет до того, а интервью автору приснилось, о чем он и признавался в тексте. В журналистских кругах эту работу до сих пор вспоминают как эталон безвкусицы и дичи.

На старте 1984 года «Советский спорт» проделал похожий трюк. Ниже — окончание интервью с Вучко, талисманом Зимней Олимпиады в Сараево:

— Ты, Вучко, я слышал, подготовил сюрприз и для жителей Сараево.

— Да, буквально накануне Игр здесь откроется первая троллейбусная трасса. Ее маршрут Принципов мост — Пионерская долина. Кстати, обслуживать линию будут 30 троллейбусов, изготовленных в Советском Союзе. Я уже покатался. Это отличные машины!

С этими словами Вучко вскочил на лыжи, резко оттолкнулся лыжами и занял свое место на белом листе плаката. Только присвистнул на прощание.

Этот свист, оказавшийся сигналом автомобильного клаксона, привел меня в чувство. Оказалось, я просто-напросто задремал, а значит, никакого разговора не было, все происходило во сне. Быстренько открыл свой блокнот, нашел там все факты, рассказанные Вучко, и живо изложил их на бумаге. Сонливость как рукой сняло.

Я посмотрел на плакат. Вучко был на своем постоянном месте — в полной лыжной экипировке. Глазенки сверкают. Показалось, он вдруг озорно подмигнул мне.

Чего только не случается накануне Нового года!

 С. Грызунов (Соб. корр. АПН — для «Советского спорта»)

Когда я готовил эту тему, одним из моих консультантов был Владимир Гескин, сейчас замглавред «Спорт-Экспресса», тогда — одна из звезд «Советского спорта». Если что, про Лос-Анджелес и пропаганду мы общались с ним задолго до революции, которая случилась на его нынешнем месте работы этой весной. Так что тут — никакого «Спорт-Экспресса», отчетов о матчах премьер-лиги и Бориса Левина.

— 1984 год, вам 31 год, вы журналист «Советского спорта». Ваше положение в газете?

— Я старший корреспондент международного отдела. Много езжу — как по Союзу (и БАМ, и Камчатка, и Прибалтика, и Кавказ), так и за рубеж. Повезло: я говорил по-английски, и меня регулярно включали переводчиком в наши спортивные делегации. В те годы мало кто из спортивных журналистов знал иностранные языки.

— Правда?

— Правда. Помимо ребят из нашего международного отдела, первым делом на ум приходят Всеволод Кукушкин, Коля Долгополов. Кто еще? Сразу и не вспомню. Нас было удобно брать переводчиками, потому что таким образом убивали сразу двух зайцев: человек и репортажи пишет, и переводит.

Вот, к примеру, проходят переговоры министров иностранных дел СССР и Филиппин, и филиппинская сторона сообщает: у нас тут состоятся Игры стран Юго-Восточной Азии, и мы приглашаем вашу делегацию. Так я побывал в Маниле — переводчиком при двух ответственных сотрудниках Спорткомитета. Нас даже президент Маркос принял — в своей резиденции. Причем, как это ни смешно, нам предоставили в пользование вертолет. В те годы я побывал во многих невероятных местах. Во Вьетнаме. В Зимбабве. В Южном Йемене — государстве, которого сейчас не существует.

Благодаря всему этому у меня был определенный авторитет в Спорткомитете: там знали, как я пишу, представляли, кто я такой. Да и моральных устоев я был, в общем, правильных. Хотя один раз оказался невыездным — года на полтора. За организацию пьянки в редакции в день смерти Брежнева.

— А как узнали про пьянку?

— Не вовремя заглянул секретарь редакционной парторганизации по имени Виктор Владимирович Понедельник. На самом деле отмечали день рождения Саши Владыкина, известного журналиста. Поскольку редактора отдела Семена Близнюка в тот момент в Москве не было, мы предоставили территорию, поэтому вся молодежь «Советского спорта» выпивала и закусывала у нас. Видимо, Понедельник зашел на шум. Мы пытались объяснить, что поминаем Леонида Ильича. Но на партбюро, где это «дело» разбирали, нам ответили: мы вам не верим, потому что по православной традиции человека нельзя поминать до тех пор, пока его не опустили в землю. Театр абсурда…

Почему у СССР и США все сложно?

О настроении Кремля становится понятно уже из новогоднего обращения ЦК КПСС читателям «Советского спорта»: после обычного пожелания здоровья и благополучия речь заходит о том, что «по вине империализма обстановка в мире обострилась»: «Международная обстановка требует от советских людей высочайшей бдительности, выдержки, организованности, самоотверженного труда во имя укрепления экономической мощи и обороноспособности страны. Безопасностью своей Родины, наших союзников и друзей мы не поступимся!»

1984 год — одна из жарких фаз холодной войны. Советские войска уже пятый год находятся в Афганистане — из-за него за четыре года до того США и союзники бойкотировали московскую Олимпиаду. В Политбюро идет гонка на лафетах или период ППП — «пятилетка пышных похорон». Советским Союзом руководит 70-летний экс-глава КГБ Юрий Андропов, после его смерти в феврале-1984 первым лицом государства становится 72-летний Константин Черненко (умрет через год).

Президент США — уже три года как Роналд Рейган. Тоже не юноша (72 года, самый пожилой человек из тех, что становились американскими президентами) и яростный борец с коммунизмом. Рейган как-то назвал Советский Союз «империей зла», а про политический режим, который в нем установлен, говорил: «Коммунизм — это другая печаль, странная глава в человеческой истории, последние страницы этой главы прочитываются уже сейчас».

Фото Globallookpress

Самая ужасная точка в отношениях двух стран того периода — пассажирский самолет авиакомпании Korean Air, сбитый советским истребителем в районе Сахалина осенью 1983 года. Лайнер, который двигался по маршруту Нью-Йорк — Сеул, зашел в закрытое воздушное пространство СССР, отклонился от маршрута на 500 км и пролетел в том числе над важными военными объектами. В Союзе были уверены: самолет шпионил; Международная организация гражданской авиации посчитала, что экипаж неправильно настроил автопилот. Советский истребитель какое-то время сопровождал «Боинг», давал предупредительные выстрелы, пытался связаться с экипажем по радиосвязи, но так и не был услышан и получил команду стрелять на поражение. Самолет был подбит и упал в океан, погибли 246 пассажиров и 23 члена экипажа.

Как напряженные отношения двух стран выглядят в спортивной прессе?

Примерно так (читать можно только заголовки — они все про запланированные на 1984 года Олимпийские Игры в Лос-Анджелесе):

Весной на страницах «Совспорта» начинается ковровая бомбардировка: в ежедневной рубрике «Олимпийская панорама» выходят заметки о том, каким кошмаром обернутся очередные летние Олимпийские игры.

Среди претензий:

1. Безопасность советских спортсменов (подробно об этом — несколькими скроллами ниже)

2. Цены Лос-Анджелеса

3. Экология Лос-Анджелеса

4. Удаленность спортивных объектов друг от друга и от олимпийской деревни

5. Повышенная коммерциализация Олимпиады

Среди рутинных обличительных заметок встречаются и очень веселые. 30 лет спустя, читая этот текст, особенно широко улыбаются Сергей Галицкий, Алишер Усманов, Алексей Миллер и другие мультиинструменталисты современного спорта. Владимир Лисин, глава Новолипецкого металлургического комбината и одновременно с этим главный спонсор спортивной стрельбы в России, наверное, смеется в голос.

Отдельный жанр — карикатура на актуальную тему.

Что похожего между советской пропагандой и нынешней?

Среди актов устрашения читателя встречаются прекрасные штуки, которые мы можем наблюдать и в нынешней жизни. Так, в одном из номеров выходит заметка с заголовком:

В ней, в частности, рассказывается о том, что «компания Эй-би-си купила права монопольно транслировать Игры на США, заплатив астрономическую сумму — 225 миллионов долларов…

… Давняя истина: кто платит, тот заказывает музыку…

… Олимпийская телемонополия отнюдь не объективна, она является частью пропагандистской машины США и действует в соответствии с полученными установками, выпячивая достижения атлетов США и замалчивая успехи представителей других стран, прежде всего социалистических».

Не знаю — почему, но этот текст очень напомнил мне вот это:

Однако самая громкая перекличка той пропаганды и нынешней — это преувеличение значимости местных радикалов. Сегодня нам рассказывают о популярности и влиянии, которыми обладает на Украине организация «Правый сектор» (запрещенная в России и признанная экстремистской), хотя в украинской Раде от одноименной партии числится ровно 1 депутат из 450. За три десятка лет до этого нашим родителям рассказывали о националистических организациях США, которые сделают все, чтобы превратить пребывание советских спортсменов в Лос-Анджелесе в кошмар.

Почти всегда обходятся без названия этих организаций, но, очевидно, имеют в виду «Запретить Советы» (Ban the Soviet Coalition) — группу, образованную правыми политиками и бизнесменами в сентябре-1983, через несколько недель после крушения корейского «Боинга» на Сахалине. Роберт Эдельман, профессор русской истории университета Сан-Диего и один из главных американских исследователей советского спорта, называл «Запретить Советы» незначительной, «мышиной» организацией. Однако выстраивая пропаганду, советская сторона добралась и до мышей: угрозы в адрес наших спортсменов, которые им якобы постоянно поступали из «Запретить Советы», озвучивались как главный аргумент, почему мы не едем на Олимпиаду. Также по Союзу ходила легенда, что в Штатах существует организация под гораздо более лютой вывеской — «Убей русского». Причем верили в нее не только читатели, но и писатели.

— Организация «Убей русского» действительно существовала в США? — спросил я в феврале 2015 года Гескина.

— Да.

На самом деле такой организации не было. Надпись Kill the Russian появлялась на футболках и нагрудных значках, которые выпускала та же самая «Запретить Советы». «Хотя люди из этой организации действительно могли звонить с угрозами советским гражданам, на публике они никогда не анонсировали призывы к насилию, — писал Роберт Эдельман. — И уж также никто не может сказать, что руководство США высказывало им свои симпатию или поддержку (о чем регулярно писали советские СМИ. — Sports.ru)».

Простые читатели таких тонкостей не понимали, они открывали газету и начинали бояться — немного за себя и много — за тех парней и девушек, которые должны были ехать на Олимпиаду. То, что редакции газет были завалены письмами от перепуганной публики, чистая правда. А Виталий Смирнов — один из двух представителей СССР в МОК — сказал как-то своим коллегам:

— Лично я был за то, чтобы ехать на Олимпиаду: если нас там не будет, мы ничего не выиграем. Но надо понимать, что в стране были огромные опасения за безопасность наших. Даже моя мама спросила меня: «Почему ты едешь в эту Америку?»

Почему люди верят всему, что пишут?

Насколько пассионарен советский читатель был в ненависти к врагу, объяснит вам легенда, рассказанная мне журналистом Сергеем Микуликом.

— В «Советском спорте» на 1 апреля придумали шутливую публикацию про Фосбери — того, который придумал тот самый прыжок в высоту. Они написали как бы истинную историю того, как ему пришла в голову идея этого прыжка. Будто бы он копался в своем орегонском огороде, на огород приземлилась летающая тарелка, из которой вышел инопланетянин — зеленый, кривой, все как положено. Инопланетянин предложил Фосбери зелье: выпьешь — станешь прыгать гораздо лучше. Фосбери выпил — ну и прыгнул так, как никто и никогда раньше. Через неделю — в редакции мешок писем. «Как так?!» «Что эти американцы себе позволяют?!» «Немедленно писать жалобу в МОК, чтобы лишили золотой медали! И неважно, что столько лет прошло!» В советских газетах вообще не очень привыкли брать слова назад, но тогда решили все-таки выпустить заметку: друзья, давайте к первоапрельским материалам относиться с некоторой улыбкой. Не очень помогло. Потому что через неделю — еще один мешок писем. «Ага, испугались?!»

Как к советским спортсменам относятся в США на самом деле?

На старте 1984 года — прекрасно.

Снова говорит Владимир Гескин:

— В начале 1984 года Игорь Тер-Ованесян, который тогда был главным тренером сборной СССР по легкой атлетике, взял меня переводчиком на абсолютно феерическое мероприятие: группа сильнейших советских легкоатлетов отправилась в Соединенные Штаты. Выступать в залах. Нью-Йорк, Кливленд, Денвер, Детройт, Лос-Анджелес. Тогда зимний сезон в Америке был огромным событием — целая серия турниров! Сейчас она вся погибла, но тогда: огромные залы по 20 тысяч народу, журналисты в смокингах и при бабочках — у них было принято ходить на легкую атлетику именно так…

В группе были действительно звезды: юный Сережа Бубка, его брат Вася (тоже шестовик), Тамара Быкова, на тот момент безусловно лучшая в мире по прыжкам в высоту, а также Гена Авдеенко и Игорь Паклин. Еще был бегун Коля Чернецкий, блистательный эстафетный боец. В эстафете 4 по 400 метров, когда он был на дистанции, американцы, которые тогда объективно были сильнее, регулярно теряли или палочку, или шиповку. Он убивал их своим присутствием, бежал сзади, смотрел на соперника и тот спиной начинал чувствовать: беда!

Отношение к нам везде было хорошее. В Лос-Анджелесе всю группу привезли на стадион «Колизеум», где через полгода должны были пройти церемонии открытия и закрытия Игр. Быкову подвели к тому месту, где должны были разбить сектор для прыжков в высоту. И она там нашла золотую цепочку. На следующий день в Los Angeles Times появились соответствующая фотография под заголовком «Первое советское золото Олимпиады».

— Прикольно.

— В тот момент все были уверены: мы на Олимпиаду едем. И у нас все было нормально, и у американцев. Но, во-первых, в тот самый момент, что мы были в Америке, умер генсек Андропов. Отлично помню, как сидел в гостиничном номере с Тер-Ованесяном и смотрел новости из Союза. Тер-Ованесян, человек мудрый, сказал: «Нехорошо…» Нехорошо — для спортсменов.

Во-вторых, американцы не пустили к себе нашего олимпийского атташе, заявив, что он кагэбэшник. Олимпийские атташе — что у нас, что у американцев, — мне кажется, всегда были людьми в погонах. Во всяком случае, в свое время я познакомился с господином, который был олимпийским атташе США перед Играми 1968 года в Мехико. И не скрывал, что в те дни он был сотрудником мексиканской резидентуры ЦРУ. На это всегда смотрели сквозь пальцы, но сейчас, в 1984-м, нашего олимпийского атташе в Штаты не пустили.

В общем, закрутилось.

Еще до этого над Сахалином был сбит южнокорейский «Боинг», и в Америке стали появляться организации, которые требовали, чтобы СССР не пускали на Олимпиаду. Появился комитет, который назывался «Убей русского» — об этом с радостью сообщали у нас. Стали приходить письма от родителей спортсменов, которые опасались за своих детей на Олимпиаде. Писали болельщики. Я лично видел пачки таких писем — и в Спорткомитете, и в «Советском спорте». Стало ясно, что наше участие в Олимпиаде под большим вопросом.

Где-нибудь в самом конце апреля или начале мая 1984 года Близнюка и меня вызвали в Спорткомитет на Лужнецкую набережную к заместителю министра. Тот сказал: Политбюро приняло решение в Лос-Анджелес команду не посылать, должно быть решение Олимпийского комитета СССР, и вам предстоит подготовить выступления спортсменов. Мне, если не ошибаюсь, достался Третьяк. Хотя какое отношение Третьяк имел к летним Играм?

В общем, написали. Потом поехали обратно в редакцию. По дороге Близнюк купил бутылку водки. В нашем международном отделе он взял пять граненых стаканов, поставил их в виде олимпийских колец и разлил. С другими ребятами из отдела мы хлопнули, не чокаясь и не закусывая. Получилось символично.

8 мая состоялось заседание ОКР, сообщили о нем вечером того же дня. Впереди была пара праздничных дней, и сделано это было специально — чтобы весь мир ничего не смог с нашим неучастием сделать.

Как и кто пытается переубедить Советский Союз?

Рассказывает Александр Ратнер, в то время — журналист «Олимпийской панорамы» и переводчик президента МОК Хуана Антонио Самаранча во время его визитов в СССР:

— После того как стало известно о бойкоте, Самаранч сразу прилетел в Москву на встречи с советским руководством. Он считал: если СССР выступит на Играх, которые проходят в центре мирового шоу-бизнеса, для продвижения социалистического строя это будет гораздо полезнее бойкота. С этой мыслью он и приехал на переговоры. Мы сидели в Кремле, нам сказали, что с нами встретится министр связи. Они думали, что речь о министре иностранных дел, о человеке, который отвечает за коммуникации с внешними миром. Но это был человек, который отвечает за коммуникации в другом смысле — буквально за провода.

Делегация улетела, но мудрый Самаранч не обиделся и не встал в позу униженного и оскорбленного. После Игр в Лос-Анджелесе он снова приехал в Москву — он думал уже о будущем, о том, чтобы СССР не пропустил еще и сеульские Игры в 1988-м.

Сейчас мы живем при одном режиме, тогда жили при другом. Тогда все происходящее воспринималось не то что нормально — оно проистекало из общей логики, пропагандистская машина работала не хуже, чем сейчас. Я был на пленуме НОК СССР, где единогласно приняли решение не ехать. Политбюро приняло решение — что можно было с ним сделать? Ничего. Для спортсменов сделали Игры Дружбы, чтобы хоть как-то компенсировать потерю.

— Ваша версия: почему мы на самом деле не поехали в Лос-Анджелес?

— Марат Грамов (в 1983–1989 гг. председатель НОК СССР. — Sports.ru) мог сыграть определенную роль. Но как человек партийный он подумал: зачем мне рисковать? Не дай Бог что-нибудь произойдет. Могли не выиграть? Могли. Зачем рисковать своей фигурой, своей карьерой, если можно было пойти по общей линии: они бойкотировали нас в 1980-м — мы бойкотируем их сейчас, око за око, зуб за зуб. Если бы спортивные руководители проявили твердость и объяснили руководству страны, что мы сможем выступить удачно, бойкота могло и не быть.

Владимир Гескин: «Думаю, наши власти боялись, что мы там проиграем. Это пункт первый. Пункт второй — боялись, что кто-то из спортсменов останется. Ну и потом: все эти письма испуганных родителей, они же действительно приходили».

Как говорят, бойкот Олимпиады в Лос-Анджелесе стоил Советскому Союзу футбольного чемпионата мира — как раз в 1984 году ФИФА должна была решить, кому его проводить в 1990-м. Главными претендентами были Италия и СССР. Фаворитом считали нас, однако после объявления бойкота Олимпиаде все поменялось, и чемпионат мира по футболу в наших краях был отложен на 28 лет.

Как высказываются о бойкоте спортсмены?

Владимир Гескин уже рассказал, как написал Владиславу Третьяку речь, в которой он одобрял бойкот. В похожем стиле выступали другие тогдашние звезды.

Владимир Сальников выиграл три золота в Москве в 1980-м, где не было пловцов из США и дружественных им стран. Про этот текст в «Советском спорте» он говорит мне следующее:

— Это была беседа, в которой мне задавали вопросы, потом делали из нее текст, подвергая, конечно, некоторой редактуре.

Пропагандистская машина работала на то, чтобы определить вопрос безопасности как основной. С этим вряд ли можно было спорить — своя жизнь каждому дорога, — но это было доведено до абсолюта. На это все и нанизывалось, остальное не звучало. Возможно, вопрос этот поднимался чересчур. Люди читали и думали: если это реально может произойти, возможно, это не стоит того, чтобы мчаться на Олимпиаду сломя голову.

— Где вы были, когда узнали о бойкоте?

— Мы находились на сборе в ГДР. Прозвучало это как гром среди ясного неба. Тучи, конечно, сгущались, но все равно получилось резко и неожиданно. Первое ощущение: под ногами разверзлась земля, и все туда полетело. Вокруг — как будто вакуум. Цель, на которую ты работал несколько лет, исчезла, какое-то время мы работали в оцепенении. Что делать дальше, было непонятно.

Игры Дружбы, которые состоялись вместо этого, были каким-то утешением, позволили выпустить пар, но не более того. Да, можно было сравнить результаты этих Игр с результатам Олимпиады — допустим, мои результаты были выше. Часть удовлетворения присутствовала, но золотой медали мне за это все равно никто не прислал.

— На московской Олимпиаде не было некоторых ваших конкурентов, в Лос-Анджелесе не было вас. Я правильно понимаю, что вы специально продолжали выступать до Сеула, чтобы выиграть, наконец, первую полноценную Олимпиаду?

— Во-первых, московскую Олимпиаду я не считал неполноценной: все двери были открыты, если кто-то не приехал — это было его внутренним делом. Но да — чувство неудовлетворения присутствовало постоянно. Наверное, это и подтолкнуло меня к тому, чтобы тренироваться еще один олимпийский цикл. Меня поддержала семья, моя жена стала моим тренером, и мы пустились на этот эксперимент. Который, к счастью, завершился золотом Сеула.

В выступлениях спортсменов на страницах «Советского спорта» я честно пытался найти кого-то, кто не согласен с решением партии. Не нашел.

Еще одна фишка тогдашнего «Советского спорта» — переводить газеты дружественных стран. Про Штаты и прочих империалистов они писали то же самое — расчет был на то, что сочетания «чешские СМИ», «китайская пресса», «монгольская газета» добавят статуса и убедительности. Мой любимый кусочек — реакция на советский бойкот из МАДАГАСКАРА.

И еще классное: говорит генсек федераций гандбола и почему-то гребли УГАНДЫ.

Извините, но не удержусь: МАДАГАСКАРА и УГАНДЫ, Карл!

Мы не поехали на Олимпийские Игры в Лос-Анджелес. Как тогда они освещаются?

Владимир Гескин:

— Изначально из СССР на Игры должны были поехать 20–25 журналистов. Потом в отделе пропаганды ЦК список сократили до пятнадцати. Потом — до пяти. В какой-то момент оставалось трое, в том числе и я. Но в итоге не послали никого. И я, что анекдотично, был командирован редакцией в Таллин. В некоторых его точках очень хорошо показывало финское телевидение. В Пирите — там, где на Играх-1980 проходила парусная регата, — была гостиница, где это ТВ замечательно показывало во всех номерах.

Эта поездка оказалась одним из лучших моментов моей жизни. Это было нечто: в гостинице собралась абсолютно звездная компания. Знаменитые тренеры, известные журналисты, именитые спортсмены прошлого. Многие специально взяли отпуск и приехали туда — чтобы посмотреть Олимпиаду. Одна из компаний собиралась у меня в номере. Я сидел с умным видом и блокнотом, что-то записывал. Остальные, не мешая мне, наливали и резали бутерброды — полное совмещение приятного с полезным.

Заканчивалось это все часов в 7 утра. До 9 я писал очередной материал об Олимпиаде. В 9 — звонил в Москву и диктовал. В 10 звонил главный редактор «Советского спорта» Вячеслав Гаврилин, бывший редактор отдела спорта «Красной звезды», и раз за разом говорил: «Володь, классно написал! Но давай от греха подальше поставим по ТАССу». И ставил — мой текст шел «под нож». За время командировки я написал где-то 12 материалов. Причем они были прежде всего спортивные — хотя пропаганды там, конечно, тоже было достаточно. Но ни один из них не вышел.

Писал и о том, сколь много потеряла Олимпиада в спортивном плане из-за неприезда наших. Это было правдой: уровень был гораздо ниже, чем мог быть. Но вообще, Олимпиада была классной. Потому что неклассных Олимпиад не бывает. Олимпиада — это такое событие, в котором всегда надо принимать участие, не приезжать на нее — бессмысленное занятие.

Запомнилась потрясающая церемония открытия. Она началась с того, что над «Колизеумом» взлетел человек в скафандре, с ракетно-ранцевым двигателем за спиной, и начал летать, как Карлсон. Это было впервые! Я из музыкальной семьи, поэтому особенное впечатление на меня произвела следующая сцена: «Голубая рапсодия» Гершвина, и ее исполняют сто — сто! — пианистов на белых роялях. Рояли — белые, звук — потрясающий, ощущения — невероятные.

Закрытие тоже было замечательным. Прошли парады и официальные речи, на поле опустилась «летающая тарелка». Это была сцена, на которой появился певец Лайонел Риччи. Сказал: «А теперь давайте повеселимся!» И началась полнейшая вакханалия с участием первых звезд американской эстрады.

Фото Globallokpress

Что происходит с совестью советских журналистов?

— Я примерно понимаю, как отказ от Олимпиады освещал «Советский спорт». Вы тогда работали в «Олимпийской панораме». Как вы об этом писали? — спрашиваю я Ратнера.

—Точно так же. Писали про «Золотого тельца», про разбросанную олимпийскую деревню, про то, что их интересуют только деньги. Писали так, потому что в определенной степени в это верили.

«Золотой телец»? В Лос-Анджелесе впервые придумали ту систему, которую МОК использует сейчас: надо не много мелких спонсоров, а несколько крупных, цель — заработать на Олимпиаде, а не только потратить. В итоге они закончили ее с прибылью и показали пример МОК — спонсорская «программа топ», по сути, появилась именно тогда.

Не хочу говорить, кто прав, кто виноват. Но что тогда, что сейчас, что у нас, что не у нас СМИ находятся на страже официальной позиции. Похожего многого. Советский Союз ничего нового не придумал. Мы повторяли то, что американская сторона сделала за четыре года до того. Там сделали все, чтобы в 1980 году они и другие страны бойкотировали московскую Олимпиаду. И тем самым заложили фундамент.

Снова — Владимир Гескин.

— Я перелопатил весь архив «Совспорта» за 1984 год и нашел заметку вашего авторства с заголовком «Действия США должны быть осуждены. Документ, оказавшийся в нашем распоряжении, разоблачает антиолимпийские махинации американских властей». Там о том, что США — о ужас — предлагают финансовую помощь странам третьего мира, у которых нет денег отправить в Лос-Анджелес свои сборные. Вы публиковали это из-под палки?

— Я вообще не помню такой заметки. Да нет, я не делал что-либо из-под палки. Нужно понимать: подобной практики — оказывать каким-то странам финансовую помощь, чтобы они приехали на Олимпиаду, — прежде не было. Тогда это выглядело как подкуп. Я мог смотреть на это немного скептически, но я в это верил. Я был правоверным советским гражданином.

— В те времена советские люди воспринимали американцев как врагов? Антиамериканизм не в печати, а именно в обществе существовал?

— Да, конечно. И он был гораздо больше, чем сейчас. Интересно, кстати, как стремительно этот антиамериканизм сошел на нет. В 1984 году он был, а спустя два года русский и американец уже были друзьями навек: состоялись Игры доброй воли. В Москву приехали все сильнейшие американцы, получились потрясающие соревнования.

— Когда вы бывали за рубежом, у вас не возникало вопросов к режиму? Почему у них коттеджи, а у нас — бетонные коробки на много квартир. Почему у них — полсотни разных марок автомобилей, у нас — пять. Почему у них полные прилавки, у нас — пустые. У вас не возникало вопросов: чем же капиталистический мир настолько хуже коммунистического?

— У нас, представь, тоже было много хорошего, и не нужно все мазать черной краской. Прилавки, насколько помню, меня как-то не волновали. Напрягало другое: у нас тогда заправки были редкие, и на асфальте там был вот такой слой масла, копоти, грязи; из шлангов капало. И в городе пахло бензином. А когда я приехал в Америку, поймал себя на том, что бензином не пахнет, воздух чистый.

— Как вы считаете, ситуация в советской прессе того периода и в современной российской — это одно и то же?

— Нет, конечно. Тогда советская пресса была монолитна, и конкурировали с ней разве что «голоса» из-за бугра. А теперь и «голосов» не нужно — позиция многих СМИ кардинально отличается от официальной. Плюс ко всему нынешних ведущих пропагандистов-обозревателей нельзя даже сравнивать с прежними, советских времен. Тогда были глыбы. Блестящие профессионалы.

— Владимир Познер не раз публично раскаивался за то, что долгие годы работал пропагандистом. Раскаиваетесь ли в этом вы?

— Я не раскаиваюсь — мне не за что особенно. Я не знаю, врал ли Познер, когда работал. Сказать, что я врал, не могу. Потому что не врал. Да и Америку я, в общем, никогда не мочил — по крайней мере, не помню таких заметок.

В «Советский спорт» в 80-м году приходили стихи:

На диком бреге Потомака 
Сидит и лает во всю мочь. 
То Картер лает как собака — 
Олимпиаду, дескать, прочь.

До сих пор помню! Но я таким никогда не занимался. Я всегда старался быть больше спортивным журналистом, чем политическим. Скорее, могу корить себя за то, что был таким, как все. Или почти все.

Зачем я все это прочитал?

После 27 тыс. знаков и пары десятков иллюстраций такой вопрос меня не удивляет. Коротко поясняю.

Цензура, поиск врага, передергивание фактов, отсутствие противоположной позиции, мифологизация радикалов, разжигание ненависти и вражды — все, что было в наших медиа 30 лет назад, вернулось в них и сейчас.

Вывод: прошло много лет, но в наших медиа и, в общем, в стране ничего глобально не изменилось.

Предлагаю, чтобы меняться начали хотя бы мы. И стали дружелюбнее, разборчивее и умнее.