Никита Мазепин — РБК: «Было жутко, в России с этим никогда не встречался»

Читать в полной версии

• О главной особенности западной культуры
• О сложных разговорах с руководством команды
• О том, как одним из первых узнал о происшествии с Михаэлем Шумахером
• О восприятии критики
• О проблемах в МГУ
• О любимых блогерах
• О готовности побыть спарринг-партнером Нурмагомедова

«Начало сезона было тяжелым»

— Как ты оцениваешь свой дебютный сезон? Что получилось, а что нет?

— Получилось восстановить уверенность и выбрать правильное направление после тяжелого начала сезона. Кроме меня и моей внутренней маленькой команды, в самом начале, когда мне дали старую машину, никто не ожидал, что она будет настолько плохо ехать по отношению к машине напарника. Благодаря тому, что мое ближайшее окружение настояло на том, что ее нужно поменять, получилось верить в свои ощущения, которые сложились после 16 лет выступлений в автогонках. Гонок стало в два раза больше. Понимаю, что нужно улучшать отдельные аспекты. Но очень рад, что удается прогрессировать с каждой гонкой, так как каждый спортсмен должен всегда думать только об одном старте — о следующем.

— Одна из черт западной культуры — поддерживать тех, у кого сейчас не все получается. Ощущаешь ли ты недостаток критики в команде?

— Думаю, что самый главный критик для меня — это я сам. Только я по-настоящему знаю, когда веду работу на 100%, когда недорабатываю, когда ошибаюсь. И, возможно, это не видно со стороны, но любой спортсмен это понимает. Что касается команды, то в западной культуре у людей, которые уважают друг друга, всегда принято в рабочей обстановке вести тяжелые разговоры за закрытыми дверями. И у нас именно так и есть. Я не буду приводить в пример тяжелые моменты, которые у нас были с командой в этом году, с Гюнтером (руководитель команды Haas Гюнтер Штайнер. — РБК), но поверьте, они были, как и в любой отрасли.

— А если частично открыть занавес. Чего касались эти тяжелые моменты?

— Ну, наверное, самые тяжелые моменты были связаны с борьбой моей и моего напарника. И всегда, наверное, со стороны команды, которая недорабатывает машину и которая заранее была готова в этом году финишировать на десятом месте из десяти команд в конструкторском чемпионате и готова видеть двух молодых гонщиков на 19–20-й позиции. Им не особо важно, кто из молодых гонщиков 20-й, а кто 19-й, потому что снаружи разница минимальная.

Но, я бы сказал, с моими целями в «Формуле-1» и с моей привычкой выкладываться на 100% для меня это имеет очень большое значение. И эта очень большая разница в подходах в какие-то моменты приводила действительно к прострации. Также у нас во время гонок было несколько контактов с моим напарником. Команде, безусловно, это не нравится. Чаще не на моей машине, а на машине напарника — несколько раз они из-за его ошибок меняли крылья. И тяжелые разговоры были, связанные с этим.

— Думал ли ты после гонки в Сочи, как поступил бы на месте Ландо Норриса? Пошел бы менять шины или до победного финишировал?

— По моим ощущениям, я бы точно пошел менять, потому что за рулем всегда нужно отдавать приоритет стабильности, нежели чем риску. Особенно если ты находишься в пределах первого места, имея машину с третьей-четвертой скоростью. Нужно верно расставлять приоритеты. Когда я увидел, что машины возле меня начали вылетать на сликах, я понял, что ехать на них дальше физически невозможно, потому что скольжение было слишком сильным.

«Помню наш первый инцидент с Шумахером»

— Тебя часто спрашивают про соперничество с Миком Шумахером. Когда вы первый раз пересеклись и как сейчас развиваются ваши отношения?

— Я не помню нашу первую встречу, но хорошо помню наш первый трудный инцидент. Он случился в гонке, если я не ошибаюсь, в 2013 году. Это был предпоследний круг. Мы боролись колесо в колесо. Как вы знаете, картинг — это контактный вид спорта по сравнению с «Формулой-1». И так получилось, что Мика развернуло, а я выиграл гонку. В картинге никто такие моменты не обсуждает, но он был жутко недоволен.

— Какие эмоции были после инцидента?

— Они были тогда вместе с отцом оба не совсем довольны исходом этого состязания. Но дело было не в конкретной гонке, а в общей форме Мика. Он еще раз остался в юниорском классе, а я стал вице-чемпионом мира и получил повышение в классе. Весь год складывался тогда в мою пользу.

— Ты сказал, что Мик был вместе с отцом Михаэлем Шумахером. Что ты испытывал, когда впервые увидел легенду «Формулы-1»?

— В 11 лет я еще не понимал его вклад в мировой автоспорт, и для меня он был просто известным гонщиком. Не помню деталей нашей первой встречи, но хорошо запомнил, как впервые осознал популярность Шумахера.

— Расскажи про это случай.

— Мы находились вместе с командой в тенте, и пришлось закрыть на некоторое время двери для фанатов. Итальянцы — люди эмоциональные, они стали стучать, чтобы получить селфи или автограф от старшего Шумахера. Было довольно жутко, потому что в России никогда с таким не встречался.

— Удавалось ли тебе пообщаться с Михаэлем?

— Он всегда был с сыном, моим соперником. У нас было довольно мало контактов, но всегда были максимально уважительные отношения. Он фантастический человек и всегда будет примером для меня самого.

— Когда произошел этот инцидент с Шумахером, ты связывался с его семьей?

— Мы тогда находились на соседних курортах французских Альп. Я с семьей в Куршавеле, а Мик с семьей в Мерибеле, поэтому мы одними из первых узнали о случившимся. Созвонились, я пожелал скорейшего выздоровления. Через неделю мы встретились с Миком на зимних стартах в Италии, и меня поразило, как профессионально он подошел к ним, несмотря на произошедшее. И это в юном возрасте (на тот момент ему было 14 лет. — РБК).

О критике и конкуренции команд

— Тебя часто критикуют. Как ты справляешься? И был ли какой-то критический момент, когда ты мог сломаться?

— Я всегда ценю и уважаю критические замечания в свой адрес, особенно если они конструктивные. Это помогает улучшить свои профессиональные и личные качества. Если речь заходит о личном, то за время нахождения в индустрии мне удалось научиться абстрагироваться от таких выбросов. У меня много друзей, с которыми мы можем поговорить обо всем, кроме гонок. Все это помогает мне в нужный момент отвлечься и сконцентрироваться на следующих стартах.

— Год назад ты боролся за первые места, а теперь часто приходишь на последних. Тяжел ли путь от лидера до аутсайдера?

— Когда попадаешь в «Формулу-1», огромную роль здесь начинает играть команда, в которой ты находишься. Расслоение в бюджетах огромное: одни тратят на усовершенствование машин миллионы долларов, а другие ограничиваются сотнями тысяч. Это отражается на итоговом результате, такова реальность.

— Что думаешь по поводу техрегламента? Может ли это выровнять ситуацию внутри «Формулы-1» или это абсолютно бессмысленная история?

— У этой истории может быть большой потенциал. Я выступал в «Формуле-3», «Формуле-2», где чемпионат был очень интересным и команды выступали на одних и тех же машинах. Но разница в настройках, которую могут сделать инженеры, фантастическая. Она колоссальная даже на одинаковых машинах.

К сожалению, для того чтобы это вступило в силу [в «Формуле-1»], потребуется время. Ведь в самых богатых командах работают не только умнейшие инженеры, но также и умнейшие менеджеры. И насколько я понимаю, эти умнейшие менеджеры последние несколько лет, когда они узнали об этом регламенте, тратили в два или три раза больше денег, чем требовалось, чтобы перегнать своих конкурентов. И сейчас они находятся намного дальше, чем их соперники. Нужно время, чтобы это все уравнять.

«Уличные гонки нравятся, но сам не участвовал»

— Как у тебя дела с учебой? Не боишься из-за карьеры гонщика вылететь из университета?

— Сочетать учебу и гонки всегда непросто (Мазепин учится в магистратуре факультета глобальных процессов МГУ. — РБК), такая дилемма случается в жизни любого молодого спортсмена, но приходится стараться. Да, иногда не все получается. На втором курсе ужасно сдал французский, но мне удалось найти общий язык с преподавателем и подтянуть уровень языка. Я постарался убедить преподавателя, что отсутствие знаний, которые у меня должны были быть, связано с отсутствием времени, а не с отсутствием мотивации. Мы потратили время на образование, чуть-чуть получше узнали друг друга, и у меня получилось сдать на четверку.

— В команде как-то практиковал французский?

— В тот момент я выступал за английскую команду, поэтому общение с французами было невозможным.

— А как относишься к уличным гонкам, которые устраивают на улицах Москвы?

— Гонки нравятся, но сам никогда не участвовал в них. Не был даже на собрании стритрейсеров, хотя все это проходит недалеко от моего дома и университета. Знаю многих автоблогеров.

— За кем из блогеров следишь? Кого смотришь?

— Мне очень нравится смотреть интервью. В основном смотрю Дудя, но в последнее время часто включаю выпуски «Что было дальше».

— Психологически выдержишь «прожарку» от ведущих ЧБД? Сможешь в ответ что-то выдать?

— Да запросто. Конечно, моя область деятельности не связана с шутками, но думаю, что самоуверенности и харизмы должно хватить. Смех продлевает жизнь.

— На какие деньги ты живешь? Из чего складывается доход гонщика «Формулы-1»?

— У каждого гонщика «Формулы-1» есть контракт с командой — это основной источник доходов, около 70%. Все остальное — рекламные контракты, личные спонсоры. Контракты многих гонщиков превышают $1 млн.

— Некоторые гонщики озвучивают цену своего контракта. Ты готов сказать сумму?

— У нас есть контрактная тайна, и я не знаю ни одного гонщика, который может называть свои суммы. Это все-таки рыночная цена, и с ней знаком каждый менеджер и босс команды. Общественность они не любят в это погружать, потому что это связано с финансовыми и репутационными рисками для всей команды.

— Сколько денег в месяц тебе нужно для комфортной жизни?

— Моя жизнь отличается от жизни большинства людей. Поэтому, наверное, самые большие затраты — это перелеты, а также досуг вне трассы. Люблю путешествовать, я люблю багги, квадроциклы и вообще всевозможные машины. Это моя страсть.

— Ты говорил, что увлекаешься единоборствами. Есть ли хоть какая-то связь между автоспортом и MMA?

— Это мой самый любимый вид спорта, потому что мне очень нравится мужское воспитание, мужское поведение. Я вырос в семье, где отец окончил Суворовское училище, потом служил в Афганистане. Поэтому мне это очень знакомо. И мне повезло, что в девятилетнем возрасте я был с отцом на боях Федора Емельяненко. Они проходили в Москве в «Крокус Экспо», и там меня познакомили с очень хорошим человеком. Его зовут Радмир Габдуллин (президент Союза смешанных боевых единоборств ММА России. — РБК), и он стал моим первым тренером.

— Почему тогда мы не видим тебя в октагоне?

— К сожалению, из-за того, что таланта определенного у меня было больше в гонках. А тот вес, который мне приходилось набирать для успешных выступлений в единоборствах, сильно мешал в картинге. Поэтому где-то в 11–12 лет я перестал заниматься этим с серьезной, профессиональной точки зрения. Но это всегда было в моем сердце, и я даже в прошлом году провел 14-дневный сбор на олимпийской базе в Кисловодске вместе с нашей сборной по ММА и с Радмиром Габдуллиным. Вот поэтому я очень это люблю. Но в «Формуле-1» все-таки нужно заботиться о своем внешнем виде.

— Хотел бы выйти на спарринг с Хабибом Нурмагомедовым?

— Только потренироваться. Мы вместе пообедали в Москве и вот сейчас поддерживаем контакт. Недавно во время Гран-при Сочи списывались. Каждый хорош в своем деле: Хабиб — в клетке, я — на трассе. Но понаблюдать за тем, как он работает, я всегда готов.