Футбол, 27 дек 2011, 13:46

Иванов, которого знали все

В уходящем году умер Валентин Козьмич Иванов – великий игрок, выдающийся тренер, невероятного обаяния человек, вся жизнь которого была связана с футболом и одним-единственным клубом – "Торпедо". Там он играл, там тренировал, оттуда, из зиловского Дома культуры, его проводили в последний путь.
Читать в полной версии

В уходящем году умер Валентин Козьмич Иванов - великий игрок, выдающийся тренер, невероятного обаяния человек, вся жизнь которого была связана с футболом и одним-единственным клубом - "Торпедо". Там он играл, там тренировал, оттуда, из зиловского Дома культуры, его проводили в последний путь.

Все партнеры по тому легендарному "Торпедо" шестидесятых, а заодно - и по сборной говорили, что с Ивановым мало кто мог сравниться в понимании игры и что если он приглашал кого-то обыграться в пас и нарывался вдруг на недопонимание, то разозлиться мог ужасно и прямо на поле "напихать" любому из союзных, олимпийских или европейских чемпионов по полной. Но на послематчевое общение такое настроение "Кузьмы", как все звали его в команде, уже не распространялось. "Как следует сыграть, чтобы потом как следует отметить" - это цитата из Иванова-футболиста.

Иванов-тренер был еще более требовательным. Если говорить о едва ли не истине, согласно которой тренер, начиная карьеру, должен прежде всего убить в себе футболиста, то Иванов все делал ровно наоборот. Со стороны порой казалось, что его крики-подсказки, над которыми угорал весь стадион - а голос у Козьмича был что надо, - только больше прижимают торпедовских футболистов к земле. Особенно доставалось тем бедолагам, кто в силу позиции на поле был вынужден играть ближе к тренерской скамейке, - Иванов не оставлял без комментария ни единого их действия. А для усиления воздействия эти реплики еще почти никогда не бывали цензурными.

Но футболисты, представьте себе, признавались, что гораздо хуже жилось в команде тем, на кого он не повышал голоса - это значило, что в глазах тренера он настолько стал безнадежен, что и слов-то на него тратить не нужно. Такое случалось, когда Валентин Козьмич считал, что у человека проявляется самое страшное в футболе качество - равнодушие и, стало быть, нечего ему в этой игре делать.

А вот бесталанность некоторых его, как ни странно, раздражала куда меньше. "Чем бездарней игрок, тем больше он должен бегать" - жесткая, но предельно честная формула выживания в футболе у тренера Иванова. Но даже премьерам сачковать не дозволялось. За все годы тренерства Козьмичу футбольный бог и послал-то, пожалуй, единственную звезду по-настоящему международного масштаба - нигерийца Эгуавона. Но два олимпийских чемпиона категорически не нашли общего языка. Это случилось в конце девяностых, когда в наш футбол пришли уже солидные деньги, а сам Иванов пришел-вернулся в "Торпедо" в последний, как выяснилось, раз. Эгуавон после одной из первых тренировок под руководством нового "коуча" подошел с переводчиком рассказать про обострившуюся боль в области задней поверхности бедра. Но Козьмич не стал особо вслушиваться - он знал зарплату Эгуавона и считал, что за такие деньги можно рассчитывать увильнуть от работы, если только ты сломал ногу, а не что-то там где-то якобы потянул и хочешь теперь ехать лечиться, да еще за границу - ишь, стервецы, выучились контракты составлять! А у нас тут тренер - врач. Ну и объяснил это нигерийцу языком своих подсказок - там и переводчик был не нужен. Так и завершилась торпедовская карьера Эгуавона.

(Кстати, жена Лидия Гавриловна, сама блистательная спортсменка, уверяла меня, что дома ни одного из тех слов, что неслись над полем, она ни разу за пятьдесят с лишним лет совместной жизни не слышала. Оставалось только предположить, что дома у Ивановых никогда не возникало поводов для ругательств.)

...Однажды он пригласил меня слетать с "Торпедо-ЗИЛ" в Читу - вместе хлебнуть футбольной экзотики в глубинке. Иванов к тому времени уже перестал практиковать, был вице-президентом клуба, поднимавшегося наверх из первой лиги, - к заводскому "Торпедо" душа у него лежала ближе, нежели к лужниковскому, хоть и страдал он, конечно, от такого "раздвоения личности". За полчаса до игры мы подошли к стадиону, на поле которого жуткий ветер гонял степную пыль, поднимавшуюся выше трибун. Из этого облака вдруг вынырнул мужик в ватнике, хоть дело и к лету вроде было, и, улыбнувшись во весь рот, где золотые зубы шли строго через один с костяными, радостно поприветствовал Иванова:

- Здорово, Козьмич!- Привет...- А классный ты тогда гол завалил, в Тбилиси, в 57-м!- Так ты был на стадионе!- Да какой там! Я на торпедном катере служил, поэтому мы всей командой за "Торпедо" и болели. Сидим, помню, в рубке, репортаж слушаем, и ты такой удар исполняешь...

Иванов был родом из той эпохи, когда футбол смотрели по радио, но безошибочно узнавали через полвека своего кумира в читинской пыли. Они, кумиры, выигрывали Олимпиады и чемпионаты Европы - и людям это казалось совершенно нормальным, едва ли не обыденным. Знай наших!

И их знали. Иванова - так знали все.

Сергей Микулик, Football Magazine

Главное