«В СССР мы строили коммунизм 70 лет, а в Швеции давно его построили»

Читать в полной версии

***

— Как и когда вы решили: хочу стать футболистом? 

— Мой брат Сашка меня затащил в спортклуб «Подшипник», где он сам занимался. Мне тогда было лет одиннадцать, Сашке — на три года больше. Конечно, я тогда не думал, что буду профессиональным игроком. Сашка поступил в Автомеханический на литейщика, я тоже собирался поступать туда в 1974-м после школы, но полбалла недобрал. К тому моменту я отыграл один сезон за школу «Торпедо», куда меня пригласили из «Подшипника». И вот я не поступил, до армии еще год — потому что я ноябрьский и в школу пошел на год раньше. Тренер наш Борис Алексеевич Батанов, известный торпедовский футболист, уехал в Казань, в «Рубин» — они тогда в первой лиге играли. Пригласил туда меня. Приехал, прошел сборы, поселили в общаге. Но пробыл я там недолго — вилы к горлу были. 

— Почему?

— Во-первых, постоянные поездки. По три города за раз — Орджоникидзе, Нальчик, Грозный. Тогда это совсем тмутаракань была. Во-вторых, общага была такого уровня, что даже с сегодняшними дешевенькими гостиницами ее сравнить нельзя. Ну и контингент — пьют, гуляют, проститутки с бандитами крутятся. В общем, мне не понравилось. Борис Алексеевич мне все говорил: «Потерпи». Ну я и терпел. А потом, где-то в конце апреля, в Казань вдруг приезжает основной состав «Торпедо». И Борис Алексеевич ставит меня центральным защитником — опекать Серегу Гришина. Вроде неплохо сыграли, результат уже не помню, но они нас точно не обыграли. После матча ко мне подходит начальник «Торпедо» Юрий Васильевич Золотов. «Сереж, а чего ты домой-то не возвращаешься?» — говорит. Я: «Юрий Васильевич, ну вот так получилось». «Ну ты приезжай», — намекнул он. И 2 мая 1975 года я вернулся домой — не столько из-за намека Золотова, сколько потому, что просто надоело.

Мама, конечно, обрадовалась. Мы тогда жили в Текстильщиках, в коммуналке на первом этаже — прямо напротив Ждановского рынка в пятиэтажном домике. Нашему 1957 году рождения тогда разрешили играть за команду 1958 года, и в итоге я весь сезон отыграл в первенстве Москвы среди школ. А потом поступил в Институт физкультуры, и по осени старший тренер Николай Николаевич Сенюков, торпедовец до мозга костей, порекомендовал меня на стажерскую ставку в «Торпедо». В январе 1976 года я уже поехал с командой на сборы в Адлер.

— И как прошли сборы?

— В восемь утра вставал — сразу на весы. Кефирчик выпил, давление померили, сердце послушали — и на тренировку. Пришли, помылись, завтрак. В 11 утра — вторая тренировка. Помылись, пообедали, в четыре — третья тренировка. И так каждый день. Очень много бегали, очень большая нагрузка была. Для меня, конечно, непривычно было, но ничего. Лифта, кстати, не было — а жили на четвертом этаже. По лестнице спускаешься — задняя приводящая болит. Поднимаешься — передняя приводящая. 

Но потом начался чемпионат, и ритм был уже совсем другой. Перелеты, самолеты, Ереван, Тбилиси. У меня вообще все очень быстро получилось. Весной «Торпедо» проиграло несколько матчей, и 2 мая я уже дебютировал в основе. К тому моменту я даже полгода в команде не находился. А тут раз — и в основном составе. То центральным защитником ставили, то правым. Игры у нас особой тогда не было, зато физикой были накачены так, что за счет этого по весне как-то и копошились. В том же году был разделенный чемпионат — весной и осенью. Два чемпионата за год. Весенний мы закончили где-то в серединке, а осенью как выстрелили, как поперли без поражений — так за тур до конца и стали чемпионами. Я тогда уже играл в основе во всех матчах.

— Какие выезды любили больше всего?

— В Тбилиси всегда хорошо принимали. Гостиница прекрасная — «Интурист», без тараканов. Друзей много появилось и среди игроков, и среди обычного населения. Приходили к нам, приносили с собой 20-литровый бидончик вина домашнего. До Москвы он, конечно, не доезжал. Самолет из Тбилиси у нас всегда был утренний, так что после игры собирались в полном составе. Раз, два — и бидончика уже нет.

— Что еще запомнилось из чемпионского сезона?

— Мы постоянно были на сборах. Валентин Козьмич Иванов мнительный был, всегда думал, что мы пьем, тусуемся. Поэтому за четверо суток до матча он нас запирал на базе. После игры — реабилитационный центр, массаж, бассейн. Полдня выходного — и снова на базу с утра пораньше. Но, конечно, некоторые и тусоваться умудрялись. Да и сам я, когда постарше стал, тоже успевал. Надо же учить молодых вливаться в коллектив. Но надо сказать, что дедовщины у нас никогда не было. Коллектив был просто прекрасный, я за это очень благодарен старшим игрокам — Володе Юрину, Сереге Гришину, Валерке Филатову, Вовке Бутурлакину, Тольке Царапину, Жеке Храбростину, Толе Дегтяреву, Юрке Миронову.  

На тренировках они нас, конечно, не щадили — кто на пятку наступит, кто еще что-нибудь сделает. А Юрка Миронов потом подходит и говорит: «Да двинь ты ему в подкате!» Я двинул один раз — все, стали уважать. Но в жизни, за пределами поля, дедовщиной даже не пахло. Наоборот, очень многому нас научили. Команда была дружной. Володя Юрин даже как-то мне, молодому, сказал: «Все, едешь со мной на юг. Будем готовиться к следующему сезону». ЗИЛ нам тогда дал хорошие путевки в санаторий в Сочи, вот мы с ним в декабре месяце на пару недель и поехали. Утром бегали, днем играли в волейбол ногами — в одно касание, в два касания, левой ногой, правой ногой. Так две недели и провели.

— Самый одаренный футболист, с которым вы играли?

— Сложно сказать. Коля Васильев — классный игрок. Серега Петренко — отличный полузащитник. Серега Гришин, нападающий, который летел куда угодно, — хоть между шипами, хоть в кулак вратаря. Забьет гол, поворачивается — а у него зуб выбит и бровь рассечена. Или Жека Храбрый — вроде худенький, но куда ему не дашь — ему все равно. Всегда просил ему на палубу мяч подавать — он так грудь называл. А у Валерки Филатова левая нога была сумасшедшая. Много, в общем, хороших игроков было.

— Как вы праздновали чемпионство-1976?

— У нас каждый год после окончания сезона на базе накрывали стол. Приходили с женами, устраивали банкет. Так что ничего особенного в том году не было. Помню только, что Аллу Пугачеву тогда пригласили, пела для нас. Тогда еще молоденькая совсем была, может быть, даже и не сильно известная. 

— Вокруг «Торпедо» всегда крутилось множество актеров и музыкантов. Удалось ли завести дружбу с кем-то из них? 

— В юношеской команде у нас играл вратарь Юра Давыдов. Футболистом-то он не стал, но всегда увлекался музыкой — играл на бас-гитаре, сочинял песни. И потом он организовал группу «Зодчие». Из современных артистов, которых вы точно знаете, в ней выступали Валера Сюткин и Юра Лоза. Приезжали к нам на базу как-то — попели, попарились, в футбол поиграли. У нас вообще в команде были интересные люди. Юрка Сенечкин дизайном занимался. Лешка Кротов, один из моих лучших друзей, с которым мы до сих пор общаемся, — сейчас управляющий банка. Помню, когда он в погранвойсках в Риге служил, писал мне письма: «Фигасе! Я тебя сегодня по телевизору смотрел!» Я-то тогда как раз за основу начал играть.

— С кем еще близко дружили? 

— В 1977 году маме от работы дали трехкомнатную квартиру в Бабушкино. А я в конце года сломал ногу — моя первая серьезная травма. Тогда были популярны турниры 5 на 5 в зале. Играли в «Лужниках» с «Локомотивом», и у меня в голени сломались две маленькие косточки. Ну и родители меня решили первым забросить в эту трехкомнатную квартиру. Пару месяцев я там на костылях пожил, а уже весной мне самому от ЗИЛа дали однушку на Коломенском. И мы жили треугольником: Сережа Петренко — один, через трамвайные линии от него я — один, и еще чуть дальше Юрка Миронов — тоже один. Треугольник все называли Бермудским — потому что если кто-то к нам попадал, то остаться мог на несколько суток. Вот так мы втроем и дружили.

— Что было после чемпионского сезона? 

— Отгуляли банкет, и, как обычно после сезона, пришло время для премиальных поездок. Должны лететь в ФРГ. Но Юрий Васильевич Золотов подходит ко мне и говорит: «А ты не едешь». Я: «Как? Что, не заслужил, что ли?». Он: «Заслужить-то заслужил, но загранпаспорт у тебя неподготовлен». Я: «Юрий Васильевич, ну че такое-то? Все едут, а я нет». А он что-то посмеивается. «Что смешного-то в этом, Юрий Васильевич?» — говорю. А я уже прямо обиделся. И тут он говорит: «Да не волнуйся ты. Просто тебя в молодежку берут».

Так я оказался в молодежной сборной СССР. А с ними поездка на 24 дня — в Сингапур, Индонезию и Таиланд. Моя вторая поездка в жизни — до этого летал только на турнир в Испанию через Париж.

Тренер молодежки — Мосягин. Игроки — Сашка Бубнов, Хорен Оганесян, Рамаз Шенгелия. Сумасшедшая бригада. Приезжаем в Сингапур и дважды обыгрываем их сборную со счетом 5:0. Потом — Таиланд. Прилетели, паспортный контроль прошли, сидим, ждем, никто не встречает. Наши руководители начали беспокоиться, позвонили в консульство. А там: «Что вы вообще тут делаете? Зачем прилетели? Тут военный переворот!» В итоге прислали за нами такси, рассовали по три человека и повезли. В окно смотришь — там танки по улицам ходят. Заселили в отель «Виктория». На первом этаже — публичный дом. Мы — на третьем. Суточные — 10$. Комендантский час — в 11 вечера. Так и просидели там семь дней. По городу походишь, жалом поводишь, и назад. Только однажды в посольство выбрались в волейбол поиграть.

А в Таиланд нас изначально все-таки впустили, потому что после него мы летели в Индонезию на турнир, у которого был очень хороший призовой фонд. Домой мы должны были привезти $150 тыс. в копилку советского футбола. Так и получилось: приехали в Джакарту и обыграли там всех. И денег привезли, и сами мир посмотрели.

— Играли вместе с Бубновым? Каким он был тогда?

— У него всегда было свое мнение. Режимщик сумасшедший — не курил, не пил. Ни водку, ни воду. Не наш человек, ха-ха. Нормальный парень. Не хочу никого осуждать, это его жизнь, его судьба.  

*** 

— В 1977 году вас вызвали в первую сборную СССР. Помните этот момент?

— Было страшно, конечно. Мне ведь еще двадцати не было, а уже первая сборная. Сразу же два товарищеских матча — с Голландией в Роттердаме и с Францией в Париже. Больше всего запомнился газон — мне на него было страшно наступать. Когда вышел на поле, не мог поверить своим глазам. Такого зеленого, постриженного, ровного газона я никогда не видел.

На базе в Москве у нас тоже было прекрасное поле, но только пока им занимался один дедушка, который вставал в пять утра и шел ухаживать за газоном — на карачках по всему полю ползал, вырывал сорнячки. Потом он умер, и нам с завода дали какого-то другого человека. Купили ему газонокосилку, и вот он ездил, поливал — а поле становилось все хуже и хуже, хуже и хуже. Потому что любить надо свое дело. Тот дедушка любил. И мы были ему благодарны за это. 

— Читал, что ваш первый матч за сборную был все же не в Голландии, а в CCCР — с Польшей. Не помните? 

— Не могу сказать точно. Знаешь, сколько мячик весит? 500 грамм. Камень такой. Сколько я головой по нему бил? Вот поэтому я и забываю многие вещи. Меня друзья иногда спрашивают о каких-то играх, а я не помню. Со мной вот на футбол всегда ходил брат. Как-то раз он остался ждать меня после матча, и меня час нет, второй нет. А я по ходу игры вынес мяч головой в падении. Встал, доиграл, пришел в раздевалку — и не понял, где я нахожусь. Все ребята ушли, а я так и остался сидеть в раздевалке. Потом думаю: ладно, надо куда-то идти. Нашел дверь, пошел. Тут меня, наконец, видит брат: «Ты где был-то?» «Да не знаю. Мылся». 

Так что у меня бывает такое: что-то помню, а что-то — вообще нет. Хотя вот еще вспомнил историю про тот матч с Голландией. Прекрасно помню, что у них в атаке тогда играли два брата-близнеца — Вилли и Рене ван де Керкхоф. Один — левша, второй — правша. Оба — крайние нападающие на разных флангах. А мы с Сашкой Бубновым в защите: я — правый, он — центральный. Начинается матч, и я понимаю, что мой близнец все время убирает мяч под левую, чтобы сделать передачу. Тут же подбегаю к Сане: «Давай, говорю, я буду в центр его запускать. У него правая-то для ходьбы, а вот крутит он хорошо. Так что ты его там накрывай, и все, пробить он не сможет». Договорились. Задача решена, в первом тайме мы его закрыли. 

Начинается второй. Выходим. Я ему опять левую закрываю, а он уходит под правую и как двинет! Раз, два — я думаю, нифига себе! Что произошло-то! А они, оказывается, местами поменялись. У одного правая хорошая, у второго — левая. Но ничего, мы с Сашкой перестроились. В итоге, сыграли вничью.

— Что-нибудь привозили из всех этих поездок?

— Я очень люблю музыку, без нее — тоска. Мой любимый ансамбль — это Eagles. Первую пластинку, Hotel California, купил как раз в Испании — в той самой первой поездке. Хожу по универмагу, слышу, музыка играет. Подхожу к продавцу — ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Тыкаю на динамики — мол, хочу вот это. Он меня отвел к стойкам, показал все, еще и плакат Eagles в подарок дал. Потом уже у меня дома около 250 альбомов набралось — Eagles, Pink Floyd, «Машина времени» и так далее. 

— На концертах Eagles когда-нибудь бывали?

— Последний раз — в Копенгагене. Они же вообще в 1994-м разбежались — Дон Хенли начал свою музыку писать, Гленн Фрай — тоже. А потом снова сошлись, и то ли в Денвере, то ли еще в каком-то городе, записали небольшой студийный альбомчик. Ну и решили опять собраться. Сейчас они уже старенькие.  

— После первых матчей за сборную против Франции и Голландии вы отправились в Марокко, верно?

— Вот этого не помню. Но помню, что в Марокко мы часто ездили с «Торпедо» — это нам профсоюз устраивал послесезонные поездки. Прилетали в Касабланку, жили на побережье, играли с какими-то инвалидами, по рынкам ходили. Такой отпуск плюс немного футбола. Режим там можно было особо не держать, и Козьмич, конечно, об этом знал. Выходишь иной раз с марокканцами поиграть, а он кричит: «Вы что, слабаков этих обыграть не можете?» А у нас команда полупьяная.  

Или помню как-то вызвал нас с Сашкей Полукаровым, когда мы уже возрастными игроками были, и говорит: «Ладно, фиг с вами, пейте. Но этих-то желторотиков зачем с собой берете?». А мы как сами были воспитаны, так и молодежь старались воспитывать. Хочется верить, удалось что-то им передать. Я-то потом уже самый старый в команде был, Сашка Полукаров тоже близко. А на воротах Димка Харин 16-летний стоял.

— Вам только однажды удалось выиграть чемпионат СССР. Почему?

— Наверное, мастерства не хватало. Хотя вообще у нас всегда были довольно хорошие показатели в чемпионате — за исключением того периода, когда на время ушел Козьмич и пришел Сальков из «Шахтера». А так в пятерке мы почти всегда финишировали плюс пять раз доходили до финала Кубка.

— Почему вместо Иванова тогда пришел Сальков? 

— Как раз перед уходом Кузьмича мы, кажется, восьмое место в чемпионате заняли. Директор завода Бородин решил, что надо что-то менять. Честно говоря, игрокам, наверное, тоже хотелось чего-то нового. Но Сальков начал лепить из нас донецкий «Шахтер». Тасовал состав, расстановки, тактика какая-то была непонятная. Постоянно были скандалы. Не приняли его, в общем. Мы полсезона в 1979-м так отыграли, а в перерыве — в Ялту на отдых, энергии набраться. Играем в волейбольчик, Сальков пошел купаться. И я никогда не забуду этот момент. Подходит ко мне Юрка Миронов и говорит: «Чтоб он не выплыл».

А потом звонок, и Палыч, администратор наш, говорит: «Все, ребят, сняли его». Гуляем! Праздник! 

Приезжаем в Москву, начинается второй круг. Директор вызывает нас на ковер. Обычно он сидел в своем кресле, но тут встал и вышел. В кабинете — длинный стол, повсюду кубки за все года, все вымпелами обвешено. Мы сидим на стульчиках, ждем — потому что никогда непонятно, то ли поругают, то ли похвалят. А потом Бородин заходит, а за ним — Козьмич. «Вот ваш новый тренер». 

Козьмич даже помягче после возвращения стал. Хотя каким нас только матом не чесал во время игр. 

— У вас 19 матчей за сборную СССР. Почему не больше? 

— При Лобановском мне было трудно попасть в сборную — тогда в ней было очень много игроков из «Динамо». Малофеев тоже то минских вызывал, то еще кого. Я в заявке у него был, но на поле не выходил. Ни фига не поймешь. Помню, играем с Данией в Копенгагене. Отбор на чемпионат мира. Всю поездку мне Малофей мозги канифолил: готовься, будешь играть по Элкьяеру. Я готовлюсь. Состав называет — я на скамейке. Проигрываем 3:0. Он мне: «Давай, иди разминайся, скоро выходишь». Я разминаюсь-разминаюсь. 40 минут, 50 минут. Игра закончилась — а я все разминаюсь.

А в 1988-м мог поехать со сборной Бышовца на Олимпийские игры в Сеуле. Сборы в Новогорске. У Бышовца со всеми игроками индивидуальные беседы минут по пятнадцать. Вызывает меня. Тогда в олимпийскую сборную можно было включить трех переростков. Мне уже было 31. Бышовец говорит: «Мы на тебя рассчитываем как на резервного игрока». Отвечаю: «Знаешь, пусть тогда другие ребята поедут. Чего я буду в 31 год в резерве». Две минуты поговорили, да и свалил я оттуда. У меня уже семья была, дочка. Я по-другому на жизнь смотрел. Так что не обиделся.

— Со сборной СССР вы как-то ездили в Иран. Что-то запомнилось?

— У них тогда как раз революция пошла. Сидим в гостинице, вдруг какой-то шум. Смотрим в окошко — а там черным-черно. Мужики орут, женщины — в паранджах. Народища — куча. На следующий день в аэропорт, а там — не протолкнуться. В основном все западники. Валить быстрее из этого ужаса. Слава богу, и мы улетели.

***

— В 1989-м вы уехали в Швецию. Как это вышло?

— Все началось за год этого. Летом 1988-го я в тренировочном матче получил серьезную травму живота — мне ударили в него двумя коленками. Разорвалась тонкая кишка, делали операцию. Долгое время я не мог играть. Владимир Козьмич начал мне намекать, что появляются возможности уехать. Тогда была фирма «Совинтерспорт», которая тесно сотрудничала с федерацией футбола. Они тебя рекомендуют, клубы смотрят — устраиваешь ты их, или нет. Сначала мной интересовался «Олимпиакос», потом «Шальке-04», но что-то не срослось. Сезон закончился, тут звонок. Из федерации. «Серег, а в Швецию поедешь?» «Да вы хоть куда-нибудь меня отправьте уже». «Ну давай, будем сейчас заниматься». Речь шла о первой лиге, клуб — «Эстер» из Векше. Ну ладно. «Мы вас двоих пихнем — тебя и Серегу Андреева. Будете первыми ласточками». 

Началась подготовка документов. Агентов у нас не было, все делалось через «Совинтерспорт». Кто знает, сколько они там денег наворовали? Когда с Сережей подписывали контракты в гостинице «Космос», задали вопрос: «А что мы получать-то будем?» «Да нормально все. 480 инвалютных рублей». Что это вообще такое-то? Рубли эти инвалютные?

Но условия были нормальные — квартиры нам оплатили, коммунальные услуги — тоже. Страховое обслуживание было, машина, бензин оплачивали. А зарплату я ездил получать из своего Векше в консульство в Гетеборге, чтобы клуб налоги не платил — потому что налоги в Швеции сумасшедшие. Зато в дипломатическом магазине при консульстве все было дешево.

Еще я сразу сказал, что без семьи не поеду. У меня тогда уже была дочка, с женой были вместе десять лет — поженились в 1981-м, а познакомились за два года до этого в кинотеатре «Мир» на Цветном бульваре. Мы тогда собирались на сборы, Козьмич забирал нас в пять вечера, а я весь день сидел дома и не знал, чем заняться. Май месяц. Думаю, проедусь до Дзержинки. Сел в метро, приехал, дальше — пешком до Цветного. Смотрю — фильм идет, «Железная маска», французский. Зашел в кинотеатр, сел — а в зале никого. Только девушка сидит тремя рядами ниже. Пригляделся, поближе подсел. Вроде завязался разговор, но как только фильм закончился, она убежала. Выхожу, бреду к метро. Смотрю — на остановке стоит. Телефон в итоге взял, потом позвонил из Еревана, стрелку назначил, ну и пошло. 

— Как жена отреагировала на переезд в Швецию?

— Нормально, тогда ж никто не думал, что Союз развалится, что все поменяется, что жизнь такая начнется. Мы подписали контракт 1+1, сразу вывели «Эстер» в высшую лигу — 26 игр без поражений в первом сезоне. На каждый матч по 12 тысяч ходило, пустых трибун вообще не было, хотя стадион у них тогда еще был старый. И я, и Серега играли в основе, тренер у нас был достаточно известный специалист — Ханс Бакке. Он мне перед сезоном сказал: «Будешь опорником». А я за всю жизнь, может, только пару раз в полузащите играл. «Хорошо, — отвечаю. — Куда поставишь, там и буду».

Ну и приспособился — опыт есть, голова вроде варит. Позицию занял, бегать особо не нужно. Тем более уровень гораздо ниже нашего. Они тренировались-то четыре раза в неделю. Полдня на работе, полдня на тренировке. Ужас. Работали кто кем — учителя, каменщики. Мы с Сережей были самыми высокооплачиваемыми игроками в команде. Хотя, надо сказать, я и в «Торпедо» хорошо получал. Для сравнения: если у мамы зарплата была 150–160 рублей, то у меня иногда по полторы-две тысячи рублей выходило. «Жигули» тогда стоили шесть. У меня, кстати, как раз «Жигули» были. Считалось, что ездили на лучшей машине в мире. 

— Чем вас удивила Швеция? 

— Очень много было непонятного. Я не понимал, например, почему нам платили деньги за то, что мы изучали шведский язык. Не понимал, как можно так быстро начать выплачивать детские пособия. Не понимал, как это так — ты в одну организацию пришел, и тебе уже не надо после этого никуда бежать, никаких подписей собирать, потому что все делается автоматически через компьютер. Было как-то дико, что тебе не нужно стоять в очередях. Было очень приятно, когда ты куда-нибудь приходишь — и тебя всегда говорят: «Хей!» А когда уходишь — «так», спасибо. И никто тебе не скажет: «Чего тебе надо? Чего ты сюда пришел?» 

Или, допустим, приходишь в банк к концу рабочего дня. Они уже должны закрыться. Но пока они всех, кто внутри, не обслужат, — не уйдут, даже если это час займет. Посмотри на их пенсионеров, посмотри на детей. Средняя продолжительность жизни у них — 85–86 лет у женщин, и 82–83 — у мужчин. На пенсию уходят и живут еще лет 40. Все здоровые, живенькие, ездят и мир смотрят. 

Или вот Анька у меня пошла в детский садик. Больше пяти детей на одну воспитательницу там не положено. Да и вообще, у них есть какая-то забота о своем месте существования. Они все делают для того, чтобы страна была чистой и привлекательной. Почему к ним сейчас едут беженцы? Потому что это одна из самых привлекательных стран. Они же не едут в Румынию или Болгарию. Сейчас в Швеции уже миллиона два беженцев.

И природа какая! Я же всю Швецию исколесил. Больше всего мне на севере нравится. Едешь и едешь, едешь и едешь, за окном — лес. Белые ночи. Снег чистый, над головой — северное сияние и звезды. А летом — озера чистые и хвоя. Как она пахнет! Бутылок ты на дороге нигде не увидишь. Все местечки оборудованы, через каждые 30 километров — стоянки. Машин мало, пробок нету. Шоссе двухполосное через всю Швецию. И ты чешешь с юга на север. Страна-то большая. Если ее перевернуть, то конец окажется в районе Сицилии. 

— Вы регулярно приезжаете в Россию. Почему, на ваш взгляд, здесь все несколько иначе?

— Менталитет, конечно, другой. Шведы — законопослушные. Если им сказали платить налоги 35%, они платят. Я понимаю, что зарплата позволяет. Я ж не могу брать с человека 35%, если у него зарплата 20 тысяч рублей. Это маразм. Все упирается в это. У них платят за любую работу — хоть ты механик, хоть ты учитель, хоть ты компьютерщик. Понятно, что зарплаты разные, но если ты уборщик, ты получаешь достаточно хорошие деньги для этого уровня. И платишь налоги. Нет такого, что ты приглашаешь к себе рабочих из Казахстана и Таджикистана, чтобы они тебе улицы за пять тысяч рублей убирали и жили в говне, извини за выражение. Есть работа — есть возможность купить дом. Есть возможность пойти в банк и взять ссуду. И процентная ставка — не 18–19–20%. А 3,5%. На пять лет.

Может, это не совсем правильное сравнение, но я думаю так: в Советском Союзе мы строили коммунизм 70 лет, а они там давно его построили. Если ты занимаешься каким-то бизнесом, никто на тебя не давит. Плати налог — и все хорошо.

Политическая система там прозрачная. Недавно вот были выборы, премьер-министр теперь другой. Я гражданин России, в Швеции у меня — бессрочное проживание, но гражданства нет. Так что голосовать я могу только в нашей коммуне. Но за политическими событиями слежу. Сейчас пришли социал-демократы. Обещания свои они сразу же начали как-то менять, и вот уже появляется недовольство в обществе. Плюс прибывание беженцев — это сейчас очень важный вопрос. Некоторые коммуны отказываются принимать беженцев, так как у них нет средств. «Зачем на это? Мы не хотим», — говорят они. Из-за этого возникают различные трения. Партия «Шведские демократы» вообще явно выступает против беженцев. Лет десять назад она набирала максимум 3–4% на выборах и даже в парламент не проходила. А на последних выборах — 17%. Теперь это третья партия в стране. Такими темпами, глядишь, и второй станут. А то и первой. И в итоге они, как и венгры, скажут: «Нет. Беженцы нам не нужны». Я думаю, сами шведы от этого выиграют. Потому что требований у беженцев очень много. Наглости достаточно. 

Я особо-то не политизирую все эти вещи, я просто сравниваю. Все-таки 26 лет уже в Швеции, считай, вторая жизнь. Когда мы приехали в 1989-м, нас встретил старенький дедушка, президент клуба. Прекрасный человек. Мы с ним очень дружили, пока он не умер. Душа у него прекрасная, заботился о нас сильно. Жили мы на третьем этаже, Серега — на первом. Квартиры мы не закрывали. Пойдешь в магазин, Анька где-то с местными детьми бегает. В районе — практически ни одного иностранца. А сейчас там не найдешь ни одного шведа. Туда люди не ходят. Это называется гетто. Там машины жгут. Полицейские туда не идут. Там могут спокойно сидеть на лавке и курить марихуану. А потом Рамадан. Днем они ничего жрут, а вечером вываливаются на улицу. Драки, тусовки, обкурятся все. 

Но при этом, надо сказать, что город у нас очень спортивный. Коммуна как-то решила: нам нужен спорт. И построила спортивный городок. Современнейший хоккейный стадион на шесть тысяч — команда в прошлом году стала чемпионом Швеции. Плюс футбольный стадион. Плюс восемь искусственных полей. Крытый зал на 2500 мест с искусственным покрытием. Современнейший зал для легкой атлетики. Зал для вот этой игры, в которой мужики бегают с пластмассовыми клюшками и пластмассовым мячиком. Не помню, как называется. И все это в одном комплексе. Там же парк, там же будет жилой комплекс. Команд — немерено. Первая лига, третья лига, пятая лига, дети занимаются. А город — с гулькин нос. Я его за тридцать минут на велосипеде могу объехать.

Вот почему у шведов сейчас такая молодежь в футболе? Да потому что они выделили деньги на специальную программу развития. Нашли спонсоров. Они берут на работу людей, которые занимаются футболом только с молодежью. Я сам один год тоже там проработал. Достаточно много игроков воспитал — и для взрослой сборной, и для молодежки.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Даю частные футбольные уроки. Не только для детей. Есть люди, которым хочется что-то подтянуть. Я даю инструктаж: как работать, над чем работать. Провожу индивидуальные тренировки. 

Вообще, из «Эстера» меня еще тогда, в 90-е, пригласили в клуб второй лиги. Это был 1991-й год. А ты же помнишь, что тогда творилось? Нам все шведские газеты названивали. А я даже не знал, что им отвечать. Смотришь по местному телевидению кадры из Москвы — и страшно становится. А в декабре 1991-го мне вдруг звонит Ханс Бакке и говорит: «Слушай. Не хочешь моим помощником стать? Я — первый тренер, ты — второй. Но работать будем на равных правах». «Давай!» Квартиру сделали, жене работу сделали — она на ресепшен в отеле сидела. Проработал я с Хансом два года, до 1993-го. Потом он ушел из клуба, а я как раз начал давать эти частные уроки. Вот с тех пор этим и занимаюсь.

— Почему у вас до сих пор нет гражданства? 

— Да как-то цели такой не было. Я его и не просил никогда. У дочки моей двойное гражданство. У жены — тоже. Я, правда, развелся. Достаточно давно, поэтому говорить об этом уже не так болезненно. Она тоже осталась в Швеции. А дочь с внуком живут в Стокгольме. Я пока живу один. Ищу женщину, ха-ха.

— Можете представить себя со шведкой?

— Нет, разница очень большая. Я бы не смог жить со шведкой. Менталитет другой совсем. Они эмансипированные очень, самостоятельные. 

— Думали о том, чтобы вернуться в Россию? 

— Думал. И сейчас думаю. Тянет почему-то. Единственное, для меня важно чем-то заниматься. Просто так приезжать я не хочу. Если, к примеру, тренировать кого-то — то да, с большим удовольствием. Не хочу похвалы самому себе выписывать, но думаю, что у меня бы могло получиться. Опыт есть. 

— Ходили на матч России и Швеции в Стокгольме?

— Ходил, думал, может, узнаю кого-нибудь из старых — не из игроков, конечно, а из других сотрудников. Сел на трибуну, смотрю — о, знакомое лицо! Мишка Насибов, массажист. А он у нас еще в молодежке был. Билеты у меня были на седьмой ряд, прямо за скамейками запасных — друзья из Москвы привезли. Я к парапету подхожу и кричу: «Мишаня!» Он развернулся, увидел меня — и как побежал!

Обнялись. «Как дела, Серег?» — спрашивает. «Да нормально, — говорю. — Вот приехал на вас посмотреть». Поговорили всего пару минут, но очень радостно было увидеться.

— Где вы сейчас живете?

— Все там же, в Южной Швеции, в городе Векше — это 250 км от Гетеборга, 190 км от Мальме, примерно столько же от Копенгагена. Население нашего городка — 80 тысяч человек, маленькая коммуна. Сначала после Москвы было очень непривычно, но ничего, приспособился. А в Москву я приезжаю каждый год, и здесь всегда что-то строится. Раньше рассекал по городу на машине и все дороги знал — у меня же папа 36 лет таксистом работал во втором таксомоторном парке, и я с ним иногда катался в детстве. А сейчас поеду — и не попаду никуда.

Очень многое изменилось. Красиво здесь. Да и вообще, у меня Москва — самый любимый город.